Жестяной пожарный - Василий Зубакин Страница 18

Не так давно, до счастливого присоединения к богемным поэтам-сюрреалистам во дворе издательства «Геометрический фазан», я, пожалуй, с незначительными поправками, но принял бы эти сомнительные утверждения. А что? Глас народа – глас Божий! Фашизм и нацизм – воля народа! Демократические выборы – венец народовластия!

Прошедшие годы подкорректировали мое мировоззрение. Вольная власть анархии, несовместимая с нацизмом, занимала мое воображение, а высокомерный антисемитизм поблек на фоне новых знакомств и приятельств. Когда тебе за тридцать и голова служит не только для того, чтоб было на что натянуть берет, так и не обнаруженный в споре с Полем Элюаром, мысли о политическом устройстве общества волнуют уже больше, чем десятью годами раньше. Вот меня и кренило в сторону прозы. Примером отважного сопротивления наплывающему со всех сторон политическому мраку стал для меня мой давний товарищ по сюрреалистическому кружку Пьер Дрие ла Рошель с его философскими суждениями.

Покуривая бамбуковую трубочку, примиряющую с жизнью, я отстраненно рассуждал об опасностях, окружающих нас. Скрытые угрозы, исходившие от горлопанов и упакованные в обещания скорого прихода светлого будущего, казались мне размазанными и рассчитанными на дураков. С серо-голубых опиумных высот и эти угрозы, и сами популисты-горлопаны выглядели в моих глазах несколько иллюзорно, и только война, единственно война, могла одномоментно, словно поменяв декорацию, обратить иллюзию в реальность. Но войны пока не было, она зрела, как сыр в сыроварне.

Не только частые дружеские вечеринки связывали меня с Дрие ла Рошелем. Умнейший Пьер, как никто, быть может, другой, разбирался в тонкостях литературы; долгие часы проводили мы над моими рукописями, его оценки были исчерпывающими и всегда доброжелательными; они немало мне помогли в работе над стихами и ранней прозой. В середине тридцатых литературные его суждения стали резче и острей, он утвердился во мнении, что, когда говорят пушки, музы молчат. И хотя пушки еще не заговорили, ждать, как полагал Дрие, осталось уже недолго. Накануне новой войны писателям следовало определиться и занять свои позиции под огнем. Нерешительность будет приравнена к трусости, нейтралитет – к измене.

Все было учтено безукоризненным Дрие ла Рошелем, кроме одного-единственного, но зато основополагающего фактора – теория далеко не всегда совпадает с практикой. Пьер доказал это своей жизнью и своей смертью.

Чужая душа – потемки, как бы хрустальна и прозрачна она ни была. Да что там чужая! Иногда и своя собственная затемняется и перестает пропускать свет и взгляд. Может, это и к лучшему: сплошная прозрачность человечества завела бы всех нас в тупик деградации. Грехи на то и даны нам, чтоб терзаться и каяться, и это очищает душу от присущей ей скверны. Встречаются, правда, такие, кто и не думает каяться, а грехи считает святой добродетелью, – но их все же меньшинство, и это вселяет надежду.

Не собираюсь судить моего друга Дрие ла Рошеля строго, да и вообще, какой я ему судья! Но случилось то, что случилось: я попросил Пьера рекомендовать мою книжку к изданию в самом престижном французском издательстве «Галлимар», где к мнению известного писателя относились с уважением и его рекомендация сыграла бы решающую роль. Дрие ла Рошель с дружеским энтузиазмом взялся мне помочь и выполнить мою просьбу.

«Галлимар» отличался от «Геометрического фазана», как «Геометрический фазан» от островных просветителей-каменотесов, высекающих зубилом на скале историю своего дикого племени в картинках. Моя книжка в издании «Галлимара», вполне возможно, помогла бы мне укрепиться в литературных рядах и открыла бы передо мной путь к признанию и успеху. Окрыленный обещанием Пьера, я нетерпеливо ждал официального ответа и даты выхода книги в свет.

Ответ не заставил себя долго ждать: книга была отклонена «Галлимаром». То был действительно гром с ясного неба. Пьер лишь беспомощно пожимал плечами. Свой отказ издательство, не вдаваясь в подробности, объясняло недостаточно высоким художественным уровнем представленного текста. О внесении поправок и дальнейшем сотрудничестве не было и речи.

Годы спустя я узнал, что Пьер изначально не рекомендовал «Галлимару» издавать мою книгу по причине ее художественного несовершенства. Обсуждая со мной рукопись, мой друг оставил свое мнение при себе – ему не хотелось меня расстраивать. А вот издательство после консультации с Дрие ла Рошелем ответило автору без всякого смущения – от своего имени и своими словами… Эта невеселая история не сокрушила под корень сюрреалистическую дружбу между мною и Пьером, но добавила каплю горечи в наши отношения.

Дружба дружбой, а отчетливый и острый анализ мировой политической ситуации в широкой философской трактовке Дрие ла Рошеля не имел себе равных; трещина в наших отношениях не мешала мне это признавать. Неизбежность новой мировой войны Дрие видел в агрессивной идеологии европейских национал-социалистов и довольно робких попытках консервативных режимов противостоять потоку их популистской пропаганды, привлекающей все больше людей в государствах, сохраняющих приверженность демократическим принципам: Франции, Британии, Скандинавских странах. Во главе фашистских режимов стояли одержимые диктаторы, а иначе и быть не могло; фальшивое народовластие служило им опорой военного расширения «жизненного пространства», все властные составляющие беспрекословно подчинялись их воле. Конструкция этих режимов была подобна финансовой пирамиде: малейший затор в продуктивном наращивании усилий мог привести к обрушению. Сеть подпольных ячеек опутывала Старый Свет, и лучшим средством для укрепления влияния фашистского социализма и захвата мировой власти могла бы стать победоносная война.

Особый интерес у проницательного Дрие ла Рошеля вызывала Советская Россия. Он видел в ней ту же безжалостную антинародную диктатуру, только азиатского разлива. Направленная на захват мира тактика экспорта революции в Европу потерпела крах. Москва не собиралась идти войной на Константинополь и приколачивать щит к вратам Царьграда, но внешняя экспансия ничуть не уступает войне с внутренним врагом – собственным народом. Более того, развивал свою мысль вольнолюбивый сюрреалист Дрие ла Рошель, запугивание народа всеми средствами, внедрение постоянного страха в его подсознание способствует укреплению власти тирана куда результативней, чем стрельба на границе или вдали от нее. Страх правит народами!

В хозяине Кремля он не находил антагониста Гитлеру: слишком много черт сближало этих двух деятелей, и конкурентная близость подталкивала обоих к союзу и дальнейшей всеобщей фашизации. Политические интересы превыше всего – долгосрочные и преходящие! И личная симпатия играла тут не последнюю роль: Сталину было чему поучиться у своего германского коллеги. Союз между Берлином и Москвой мог бы сулить непредсказуемые последствия Европе и миру; Пьер, насколько возможно, не испытывал сомнений по этому поводу и видел будущее в багровых военных тонах.

Прекрасная Франция не желала внимать его прогнозам и предостережениям, и чопорная Англия от нее не отставала. Едва оправившись от ужаса Великой войны, европейцы не желали думать о новой. Люди влюблялись, женились, сходились и расходились, женщины в муках рожали детей, не представляя их в солдатской форме с оружием в руках. А далеко за океаном, в Новом Свете, и вовсе никого особенно не занимало восхождение европейских тиранов; американцы жили своей, особой жизнью, стремясь вырвать у нее все, что только возможно, и без оглядки. Мне и моему рано угасшему другу Жаку Риго такая жизнь казалась интересной и захватывающей, и мы, видя в ней новую цивилизацию, пришедшую на смену нашей, старой, хотели взглянуть на нее собственными глазами. Женитьба на американках соответствовала бы нашим намерениям.