Король Карелии. Полковник Ф. Дж. Вудс и британская интервенция на севере России в 1918-1919 гг. - Ник Барон Страница 26

Эпидемия гриппа долго не покидала Кемь и Карелию, в основном из-за апатии и фатализма местных жителей, а также из-за отсутствия вентиляции в перетопленных и перенаселенных домах. Особенно страдали от нее карелы, и в течение многих недель в наших войсках в Кеми ежедневно умирало по два-три человека.

Захоронение мертвых с соблюдением всех приличий было сопряжено со значительными трудностями. В местном климате земля промерзала на глубину нескольких футов и была твердой, как камень, поэтому перед тем, как копать могилу, нужно было развести костер и поддерживать его в течение нескольких часов. Огромные костры, движущиеся силуэты и пляшущие тени людей, присматривавших за огнем, производили довольно жуткое впечатление, особенно на фоне черных сосен и крашеных деревянных памятников на кладбище.

Другой трудностью являлась серьезная нехватка дерева, пригодного для изготовления гробов, при том что потребность в нем все возрастала. В России гробы обычно тщательно украшались и раскрашивались, и использование обычных досок или грубой сырой древесины для этих целей считалось неприличным, так как означало неуважение к умершему. Посовещавшись с Григорием и Николаем, мы разработали план, как преодолеть эти трудности. Мы приобрели величественный гроб с резьбой и росписью, обильно украшенный серебряными и золотыми листьями, в котором, как сказал Григорий, «почел бы за честь упокоиться любой граф». Различие между этим гробом и любым другим заключалось в том, что в нем мы устроили съемное дно, и после того, как он опускался в могилу, с помощью четырех шнуров его вытягивали обратно, в то время как тело умершего в грубо сколоченном ящике оставалось внизу. На какое-то время, чтобы отдать должное приличиям, гроб оставляли на кладбище, прикрыв его брезентом, затем забирали обратно на станцию и готовили для очередной церемонии. Карелы очень гордились пышностью своих похорон, идея которых пришлась по душе как их чувству юмора, так и свойственной им бережливости. До того, как главнокомандующий распорядился покрывать похоронные расходы из официальных фондов, карелы оплачивали их из денег, собранных на танцевальных вечерах, которые организовывались для этой цели.

Благодаря гостеприимности дружелюбно настроенных жителей Кеми, британцы достойно отметили рождественские праздники, хотя нельзя было вполне отрешиться от ощущения, что политическое затишье было, скорее всего, лишь прелюдией к очередной волне неприятностей. Оставалось только гадать, какую форму они примут на сей раз.

Мне очень хотелось лично присутствовать на торжественной рождественской службе, однако друзья предупредили меня, что и место, и обстановка будут для меня небезопасными. Поэтому я надел холщовое пальто на овчинной подкладке и меховую шапку, которые были одинаковыми у британцев всех званий, чтобы привлекать как можно меньше внимания. Для этой же цели я не взял с собой спутников и, прибыв уже после начала службы, купил свечку и выбрал место рядом с главным входом, где мог стоять спиной к стене, что, как я полагал, уменьшало риск возможных неприятностей. Эта позиция давала мне отличную возможность наблюдать за людьми, которые стояли вокруг и передо мной. В соборе собралось много очень разных людей: солдат, крестьян, женщин всех сословий; некоторые из них — очевидно, политические беженцы — были очень хорошо одеты. Каждый держал в руках горящую свечу, и все внимание было приковано к трем священникам и епископу, чей сан я определил по надетой им митре. Стоя перед толпой у величественного алтаря, они читали нараспев службу. Все стены были увешаны различными богато украшенными реликвиями; в золотых и усыпанных бриллиантами рамах висели иконы святых. Под высоким позолоченным потолком, едва видимые сквозь дым благовоний и тысяч горящих свечей, висели пять огромных канделябров.

Их спокойный свет струился вниз и встречался с мягким сиянием, которое словно поднималось, мерцая, от собравшихся в соборе людей. Воздух был теплым и плотным, пропитанным непонятными ароматическими запахами, которые источали благовония в кадилах, однако самое большое впечатление производил невидимый глазу мужской хор. Звучные басы и чистые голоса теноров и дискантов не уступили бы любой опере в Ковент-Гардене ^[39].

Я был очень доволен, что смог придти на службу, и уже собирался выйти из собора, как мое внимание привлекло движение у алтаря. Там сформировалось торжественное шествие, которое возглавил епископ и которое двигалось к выходу из собора. Толпа внутри поспешно расступилась, чтобы освободить ей проход. Вокруг меня сгрудилась группа крестьян, которые могли помешать мне скрыться в случае опасности. Однако у меня не возникало никаких подозрений, пока один крестьянин с роскошной бородой не прижался ко мне так близко, что огонь моей свечи подпалил его усы. Они мгновенно вспыхнули, и мне пришлось прикрыть рукой их остатки, чтобы не обгорели его глаза. Те, кто стоял поблизости, решили, что я напал на него, пока он не рассмеялся и не сказал: «Ничего! Ничего!» ^[40], что успокоило ситуацию. Однако воздух вокруг теперь был пропитан другим, гораздо менее приятным запахом.

После этого я еще много раз был в соборе, в основном для того, чтобы послушать мужской хор, а также чтобы лучше понять русский характер. Мне рассказали, что однажды в кемском соборе некто, притворившийся богомольцем, так поцеловал инкрустированную драгоценными камнями раму одной из усыпальниц, что откусил от нее большой рубин!

В русской церкви был один интересный религиозный обычай, который иногда мог оказаться весьма приятным. В конце пасхальной службы священник, проводящий богослужение, обращался к пастве: «Христос воскресе!», на что ему отвечали: «Воистину воскресе!» Потом священник обходил прихожан, повторяя слова, сказанные апостолами у гробницы, получал ответ и обнимал каждого, целуя его или ее в обе щеки. Прихожане повторяли это действие со своими ближайшими соседями, сначала в церкви, а потом в своих домах. Привлекательная сторона этого обычая заключалась в том, что каждый до начала службы был волен выбирать, с кем стоять рядом.