Дьявольская королева - Джинн Калогридис

На первый взгляд он казался непримечательным — невысокий, полноватый, с седеющими волосами, да и одет как простолюдин. С третьего этажа я не видела его лица, но заметила, что он пошатнулся, едва ступив на брусчатку, после чего жестом потребовал трость и ухватился за руку кучера. Даже теперь он двигался осторожно, то и дело останавливаясь, и я в ужасе подумала: «Он всего-навсего больной старый человек».

Над рекой собирались тучи, грозя разразиться бурей, а пока проглядывало солнце, его лучи пробивались между облаками и ослепительно отражались от вод Луары.

Я отошла от окна и уселась в кресло. Мне хотелось поразить своего гостя, очаровать его, скрыть от него свою нервозность, хотя в последнее время у меня не хватало сил на притворство. Платье на мне было простое, траурное. Какое уж тут величие? Да и сама я была толстой, некрасивой и печальной.

— Слава богу, что они всего лишь дети, — пробормотала повитуха.

Она думала, что я сплю. Но я услышала и поняла: жизнь королевы ценится выше, чем жизни ее дочерей. Сыновья — другое дело; если королева оставила после себя сыновей, значит, родословная в безопасности. Мне хотелось ударить повитуху; сердце мое было разбито. Однако надежда в нем еще теплилась.

К последней попытке деторождения я подошла без страха: я сильна, настроена решительно, боли не боюсь, и мне этот процесс всегда давался легко. Я даже имена выбрала: Виктория и Жанна. Руджиери предсказал, что я рожу девочек-близнецов. Только не предсказал, что они умрут.

Первый младенец очень долго не появлялся. Так долго, что мы с повитухой начали беспокоиться и я устала сидеть в родильном кресле.

День закончился, а посреди ночи родилась Виктория. Прежде я не видела такого маленького младенца. Она была слишком слаба, чтобы закричать по-настоящему. Ее появление не принесло мне облегчения: Жанна отказывалась покидать мой живот. Схватки продолжались; пролетела ночь, настало утро, затем и день… Положение ребенка в утробе не позволяло ему выйти. Чтобы вытащить ее, не убив при этом меня, решили сломать ножки.

Рука повитухи погрузилась в меня, послышался глухой хруст крошечных костей. Я закричала не от боли, а от ужаса. Жанна родилась мертвой, я даже не стала на нее смотреть.

Виктория, ее больная сестренка-близнец, прожила три недели. В тот день, когда и она почила, на меня снизошла холодная уверенность: после всех этих лет магия Руджиери не действует; мужу и моим остальным детям угрожает смертельная опасность.

В книге, написанной пророком, был катрен, которого я боялась, он предсказывал судьбу моего дорогого Генриха. Я искала ответ и не могла успокоиться. Мне необходимо было услышать правду из уст знаменитого человека.

Стук в дверь и тихий голос стражника вернули меня в реальность. Я откликнулась, дверь распахнулась, и на пороге возник охранник вместе с опиравшимся на него хромым гостем. На лице охранника я заметила удивление: он не ожидал увидеть меня совсем одну. Но я специально отослала Диану с поручением и избавилась даже от мадам Гонди, желая оставить беседу с моим гостем в секрете.

— Madame la Reine. Ваше величество.

Его произношение выдавало его южные корни. У него было мягкое круглое лицо и очень добрые глаза.

Мадам Гонди говорила, что он еврей, но по чертам я этого не заметила. На ногах он держался нетвердо даже с тростью, тем не менее снял шляпу и умудрился сделать вполне приемлемый поклон. Волосы, длинные и спутанные, редеющие на макушке, свесились и закрыли лицо.

— Ваше приглашение — высокая честь, — продолжал гость. — Величайшее мое желание — оказаться полезным вам и его величеству. Попросите мою жизнь, и она будет вашей. — У него дрогнул голос, рука, в которой он держал шляпу, затряслась. — Если вы изволили заподозрить меня в какой-нибудь ереси, то смею заверить, что я добрый католик, посвятившую свою жизнь служению Господу. Я записывал свои видения по Его воле; их прислал мне Господь, а не нечистая сила.

Мне было известно, что его часто обвиняют в связи с дьяволом. Последние несколько лет он переезжал с одного места на другое, чтобы избежать ареста. Хрупкий, ранимый, он смотрел на меня с робким ожиданием. Он прочел мое письмо, хотя, несомненно, слышал о ненависти моего супруга, короля, к оккультным наукам и протестантам. Возможно, он боялся, что его заманили в инквизиторскую ловушку.

— Не сомневаюсь в этом, господин Нострадамус, — ласково произнесла я и протянула ему руку. — Потому и обратилась к вам за помощью. Благодарю, что для встречи с нами вы проделали столь долгий путь. Мы очень признательны.

Страх отпустил его. Он содрогнулся всем телом, проковылял вперед и поцеловал мне руку. Волосы мягко упали мне на пальцы, и я почувствовала запах чеснока.

Подняв глаза на стражника, я сказала:

— Оставь нас.

Тот поднял бровь: дескать, почему мне так не терпится его отпустить? Но мое лицо хранило строгость. Стражник кивнул, поклонился и вышел.

Я осталась с пророком один на один.

Господин Нострадамус выпрямился и попятился. Он перевел взгляд на двор за окном, и нервозность сменилась спокойной уверенностью.

— А, дети, — пробормотал он себе под нос.

Повернувшись, я увидела на лужайке Эдуарда, бегущего за Марго, и маленького Наварра. Они не обращали внимания на крики гувернантки, пытавшейся их урезонить.

— Его высочество принц Эдуард, — пояснила я, — любит гоняться за маленькой сестренкой. Для своих пяти лет Эдуард необычайно высок.

— Двое младших — мальчик и девочка — кажутся близнецами, но я знаю, что это не так.

— Это моя дочь Марго и ее кузен Генрих Наваррский. Мы называем его Маленький Генрих, а иногда — Наварр, чтобы не путать с королем.

— Сходство поразительное, — заметил гость.

— Им обоим по три года, месье. Марго родилась тринадцатого мая, а Наварр — тринадцатого декабря.

— Связаны судьбой, — изрек господин Нострадамус и рассеянно посмотрел на меня.

Его глаза казались слишком большими для его лица, как и у меня, только у него они были светло-серыми. Под его взглядом, полным детской открытости, мне вдруг стало не по себе.

— У меня был сын, — промолвил он грустно, — и дочь.

Я открыла рот, собираясь выразить сочувствие и сообщить, что слышала его историю. Самый талантливый врач во всей Франции прославился тем, что многих спас от чумы, но не уберег от нее жену и детей.

Но я не успела вставить и слова, поскольку гость продолжил:

— Не хочу показаться чудовищем, мадам, говоря о своем несчастье, в то время как вижу вас в трауре. Просто поверьте: я понимаю ваше горе. Недавно я узнал, что вы оплакиваете потерю двух маленьких дочек. Нет большей трагедии, чем смерть ребенка. Молюсь Господу, пусть он облегчит вашу боль и страдания короля.