В оркестре Аушвица - Жан-Жак Фельштейн Страница 21

Их направляют к воротам, у поста охраны командуют: «Налево!» — потом еще раз налево, к платформе и газовой камере. Благодарение Господу — у платформы приказывают остановиться и ждать… Рената самовольно присоединилась к группе, не желая расставаться с сестрой.

Подходит состав, к первой группе узниц присоединяется длинная колонна. Их и правда переводят.

Оркестрантки держатся чуть в стороне от общей массы и поднимаются в один из вагонов в хвосте поезда. Это прощальный подарок Крамера, последняя привилегия — на дощатом полу рассыпана солома, они не задыхаются от вони и духоты.

Дверь задвигается, женщины осознают, что покинули Биркенау не через трубу, как другие, и надолго погружаются в молчание.

Путешествие длится много дней. Пассажирки спят, переругиваются, щебечут, как едущие на каникулы коллежанки. Похолодало, они согреваются как могут, дуют на руки, растирают друг другу спины. Не думают, куда их везут, будь что будет. В лагере шепотом называли Берген-Бельзен, бывший военный лагерь…

С Востока наступают русские, в июне в Нормандии высадились союзники. Женщины рассуждают: «Война закончится самое позднее в начале 1945-го. Ну что эсэсовцы могут с нами сделать? Разве что убить…»

С некоторых пор транспорты с заключенными приходят в Биркенау из чешского Терезина, в вагонах едут целые семьи. Людей сжигают сразу по прибытии.

Составы приходят со всей Европы, а их отправляют на запад. В этом чувствуется растерянность, нацисты лихорадочно импровизируют. Оркестрантки знают: начался обратный отсчет времени, шансов выжить почти нет. Но они все-таки надеются: «А вдруг…»

В вагоне часто и подолгу поют, это поддерживает дух человеческий. Инструментов больше нет? Споем партии, которые играли в лагере. Звонкий голос Иветт имитирует контрабас, приглушенный Виолетты — она тогда подражала Саре Леандер ^[48] — хорош для скрипичных pizzicatto, а высокий голос Лили смешно подражает аккордеону.

Охраняют узниц не эсэсовцы и не фельд-жандармы, а «нормальные» солдаты, фольксштурмовцы ^[49]. В Германии начали скрести по сусекам: призывают резервистов, демобилизованных, детей из гитлерюгенда. Они не облаивают женщин, обращаются к ним как к обычным людям, тронутые их молодостью и отчаянностью. В действительности те просто привыкли к мысли о неминуемой смерти, чего не могут знать «настоящие люди». Комичная деталь: «поганое» ведро выливают… охранники, мир — нацистский мир — вывернулся наизнанку.

Состав останавливается в лесу. Они снова строятся в колонну и пускаются в путь, в неизвестном направлении.

Анита и Большая Элен идут в первом ряду кортежа, останавливаются на поляне, вдалеке звучит канонада, Анита замечает указатель со стрелкой и надпись готическими буквами, и по ее щеке стекает слеза. Элен никогда не видела Аниту плачущей, она в ужасе, спрашивает взглядом: «Что? Что случилось?!» Анита кивает на надпись: Juden Schiesstand — «Стрельбище по евреям». Ноги становятся ватными, но они идут, идут, идут вперед. Мы не сдохнем здесь, ни за что на свете… Узницы продолжают свой путь, страшась оказаться у рва с трупами, но видят перед собой огромную пустую площадку, обнесенную привычной колючей проволокой, с прожекторами на вышках. На указателе было написано не «Стрельбище по евреям», а «К стрельбищу»… Виолетта чувствует облегчение — она тоже неправильно поняла надпись — и говорит подругам: «Им незачем было тащить нас сюда, чтобы расстрелять, от оркестрового барака до газовой камеры в Биркенау всего сто метров!» Они попали в бывший тренировочный лагерь…

Женщины счастливы — их не ведут с места в карьер на расстрел, — но чувствуют отчаяние: кошмар повторяется! Неужели это никогда не кончится?

Анита вздыхает: «Надеюсь, что не умру здесь последней…»

Вырвавшись из безумного, но организованного ада Биркенау, эти новые «пионерки» попали в хаос Бельзена.

Берген-Бельзен, 4 ноября 1944-го

Виолетта сцепила зубы. Сегодня годовщина свадьбы ее родителей, она уже восемнадцать месяцев живет по воле палачей, а двенадцать месяцев назад вышла из санитарного барака, поборов тиф.

Теперь почти все осознали, что Германия проигрывает войну и нацистов сметут с лица земли вместе с их про́клятым Третьим рейхом. По пути из Биркенау они видели через щели вагона разбомбленные, горящие немецкие города. «Пришел их черед!» Озабоченные собственным будущим, они все-таки разглядели «настоящих людей» — не скелеты в лагерных робах, а свободных граждан. От взгляда на мир без эсэсовцев и овчарок у женщин тоскливо сжимается сердце.

Виолетта и Элен часто говорили о том, что олицетворяет для них свободу. Первая выбрала сочное зеленое яблоко с кислинкой, вторая — яичницу-болтушку со свежим «пистолетиком», маленькой булочкой из пшеничной или ржаной муки, которую она не видела и тем более не пробовала тысячу лет. На платформе в Катовице Виолетта углядела человека, который нес в авоське яблоки, вот откуда взялась ее ассоциация! В Биркенау она подхватила все возможные и невозможные болезни — фурункулез, тиф, чесотку, дизентерию, — но жизнь вкупе с удачей не дали ей погибнуть, а зрелище разрушенной Германии даже слегка взбодрило. «Это последняя линия обороны, мерзавцы скоро сдохнут!» Все было бы прекрасно, если бы не неуверенность в ближайшем будущем.

Оказавшись в Бельзене, все замечают странную вещь: здесь нет стационарных бараков, только временные, построенные советскими военнопленными.

А вот пейзаж умеренной полосы знаком им лучше: много деревьев, чернозем, трава, букашки. Кажется, даже птицы поют?

Кроме того, и это главное, здесь не дымят трубы и нет газовых камер. Нет газовых камер! Значит, есть надежда!

Войдя в ворота, они мгновенно разочаровываются. Рената, сестра Аниты, замечает человека с повязкой капо на рукаве, он роется в мусорном баке в поисках съедобных остатков. Она бурчит: «Нас уж точно каждый день кормить не будут…»

Первые ночи они проводят в военной палатке, лежат на мокрой земле, тесно прижимаясь друг к другу, и дрожат от холода. Нацисты, эти пресловутые гении организованности, ни черта не предусмотрели для узников, прибывающих из Биркенау… Хильда и Анита пытаются увернуться, но на них все время наступают.

Разыгрывается настоящая буря, и порыв ураганного ветра обрушивает брезент. Остаток ночи женщины мокнут под дождем, сбившись в кучу, как овцы в грозу. Анита даже насморк не подхватила, не то что воспаление легких, и это тоже чудесная тайна.

Они не в Биркенау, но эсэсовцы никуда не делись, так что если это не ад, то его преддверие…