Неснятое кино - Виктор Шендерович Страница 18

– Стеценко Екатерина! – протрубила рыжая.

– А вот это тебе, Андрюша, – не поворачивая головы, сообщил Деветьярову Шленский. – Дарю. Откуда?

– Советский Союз! – отчеканила Стеценко.

– Это видно, что Советский Союз, – парировал Шленский. – Дальше.

– Даля Кричулите, Каунас.

– Ольга Шефер, Павлодар. – Блондинка, похожая на худенькую Мэрилин Монро, сделала шутливый книксен.

– Андрюша, – бросил через губу Шленский, – держись.

– Держусь. Из последних сил, – ответил Деветьяров.

– Александра Жукова, Москва, – бесстрастно произнесла та, что в упор не увидела Шленского.

– Очень приятно, – сказал он.

– Мне тоже, – ответила Жукова.

– Анна Лаврушина, – завершила церемонию знакомства по виду самая старшая из девушек. – Петербург.

– Ну что же. Леонид Михайлович Шленский. – Леня раскланялся, Веснина из Барнаула зааплодировала и сама же прыснула со смеху. – Андрей Николаевич Деветьяров. Тоже Советский Союз. Будем ставить с вами финальное шоу. Андрей Николаевич, вы готовы?

– Всегда готов! – ответил Деветьяров.

Шленский сидел в номере, закрыв лицо руками.

– Я – Ирина Черышева, – говорил женский голос. – Я приехала из Саратова. Учусь в текстильном институте на вечернем отделении. Очень люблю Виктора Цоя и группу «Кино», сама тоже сочиняю песни и пою их.

Шленский открыл глаза и с ненавистью посмотрел на экран монитора.

– Снимаюсь уже два года, – кокетливо сообщила оттуда Черышева. – Я считаю, что женская красота…

Шленский нажал на паузу, лицо говорившей застыло в неестественной улыбке. Шленский включил обратную перемотку и, убрав звук, запустил пленку с начала. Черышева, сидя на фоне собственных фотопортретов, что-то говорила. В отдельности от текста она уже не казалась безнадежно глупой. Поймав живой момент, Шленский снова остановил пленку и принялся изучать лицо на экране.

– Ну, начали, – сказал Деветьяров и пальцем босой ноги включил магнитолу.

Он стоял напротив восьмерки девушек посреди спортзала.

– Поехали, вместе со мной.

Деветьяров начал разминку.

– Меня зовут Даля Кричулите, я из Каунаса. Мне двадцать лет, работаю продавцом в художественном салоне, люблю живопись, особенно импрессионистов. В детстве занималась танцами…

Шленский курил, слушая и одновременно рассматривая фотопортреты литовки, разложенные на диване.

– В работе фотомодели привлекает возможность выразить себя.

Шленский перемотал пленку и пустил ее снова.

– Меня зовут Даля Кричулите…

– Даля! Спинку держать! – Положив руки на грудь и лопатки, Деветьяров нежно поправил девушке осанку.

– Ножку выше! Потерпи, потерпи… – поглаживая бедро Лаврухиной, уговаривал он.

– Прогиб больше! – требовал он, приобняв Кузнецову.

– Андрей Николаевич! – позвала Жукова. – Подстрахуйте и меня!

– Непременно, – пообещал Деветьяров.

– Ольга Шефер, город Павлодар. Мне девятнадцать лет, учусь в техникуме. Люблю кино, особенно американское, с Чаком Норрисом. Мечтаю стать кинозвездой!

И любительница Чака Норриса сделала глазки.

Шленский хохотнул и быстро перемотал на фразу назад.

– Мечтаю стать кинозвездой! – повторила свой номер Шефер.

– Ой, – сказал Шленский и перемотал снова.

Ольга Шефер сидела на полу спортзала и вместе с другими, открыв рот, смотрела на Деветьярова, выделывавшего коленца уже чистым соло. Он танцевал, кувыркался и стоял на ушах под визги и аплодисменты восторженных девушек.

– Ну, как? – спросил Шленский.

– Замечательно!

Деветьяров сидел в его номере, вытянув ноги.

– То есть? – не понял Шленский.

– Малинник, – пояснил Деветьяров.

– А по делу? – раздраженно уточнил Шленский.

Деветьяров вздохнул:

– До дела еще не дошло.

– Кончай ты ваньку валять! – прикрикнул Шленский.

– Ты что, сам не видишь? – спокойно поинтересовался Деветьяров.

– Не слепой, – ответил Шленский. Он лежал на диванчике, обложенный грудой книг и бумаг. – Не Бродвей.

Деветьяров развязал узелок на шнуре, стягивавшем волосы, и конкретизировал:

– Клуб «Красная макаронина»!..

– Сочувствую. – Шленский быстро дописал что-то в тетрадку и сел. – Слушай, я все придумал! Это история Золушки! Понимаешь? Они все – Золушки! А принц – один!

– Опять я? – печально догадался Деветьяров.

– Ну конечно! – подтвердил Шленский. – Конкурс – это бал во дворце! Наутро одна уйдет с бала принцессой, а остальные… Понимаешь? – Шленский был на подъеме. – Нужно будет сделать с ними пять-шесть пластических номеров о любви, раскрутить на рассказы о себе…

– Еще раз, – попросил Деветьяров.

– Что «еще раз»? – не понял Шленский.

– Ну, вот это: «Нужно будет…» – что?

– Сделать пять-шесть пластических номеров, – медленно повторил Шленский.

– С кем? – спросил Деветьяров.

– С ними.

– А чего так мало? – спросил Деветьяров. – Давай шестнадцать.

– Хватит шести, – мрачнея, сказал Шленский.

– Слушай, Гайдай, ты что, серьезно? – осведомился Девятьяров.

– Ну, – сказал Шленский. – Ну говори, говори…

– Ленчик, – Деветьяров стал серьезен, – я тебя умоляю. Я сам все станцую.

– На фиг ты мне сдался! – взвился Шленский. – Мне они нужны! Они!

– Ленечка… – Деветьяров заговорил мягко, как с больным. – Давай по порядку. Жукова: реакции нет. Рыжая, халда, руками до полу не достает. Беленькая – ну сексапильная такая… – из нее в детстве мозжечок выпал, она в пространстве не ориентируется. Кузнецова заторможенная. В музыку из всех попадает одна литовка. Но только в медленную. Кто там еще, на твоем Бродвее? С грудью? Это, Ленечка, девушка твоей мечты, но ты извини: она в полном зажиме. И еще маленькая, шпана, и эта… ленинградка без темперамента. Все, Дягилев. Они ходить не умеют, а ты – «шоу»!..

– Научи, – сказал Шленский. – Ты для того и зван.

Деветьяров взвился:

– Из общества инвалидов позови!

– Знаешь что? – тоже взвился Шленский. – Кто меня уговаривал сюда ехать? Горбачев? Приехал – работай!

– Aгa! – закричал Деветьяров. – Сейчас! Сейчас папа бросит все дела и пойдет чинить самолетики!