Неснятое кино - Виктор Шендерович Страница 17

Еще через полчаса, проехав вдоль глухого зеленого забора, машина притормозила у высоких металлических ворот. Дежурный, выйдя из стеклянного КПП, заглянул в предъявленный Асланом документ. Ворота открылись, и через минуту «вольво» плавно остановилась у главного корпуса.

Шленский и Деветьяров вышли из машины и переглянулись. Вокруг, сколько хватало взгляда, не было ни души, но были простор, пение птиц, запах трав… Выметенные, без единой выбоины асфальтовые дорожки вели к пустым теннисным кортам, к бассейну, в пронизанную весенним светом рощицу.

– Ну? – спросил Шленский.

– Аск, – ответил Деветьяров.

– Ребята, – окликнул Аслан. – Пошли, на обед опоздаем.

В холле росли пальмы, журчал фонтанчик.

– Так, – сказал Деветьяров, осматриваясь, пока Аслан брал у горничной ключи. – А из фонтана бьет шампанское… Ленчик!

– А!

– Ленчик, ты, случайно, не член ЦК КПСС?

– Нет, – ответил Шленский, разглядывая на столиках у пальм огромные, в полметра, шахматные фигуры.

– Ну и зря, – сказал Деветьяров.

После двух перемен закусок и рассольника подали антрекот, и он был немедленно съеден.

– Мальчики, – сказала подавальщица, провозя мимо тележку, – еще второго хотите?

– Мы? – спросил Шленский.

– Вы, вы, – улыбнулась подавальщица.

– Хотим, – сказал Деветьяров.

Женщина, убрав грязную посуду, сняла с тележки две полные тарелки и поставила их перед друзьями, ловко сменила приборы.

– Захотите еще – скажите, – попросила она и покатила тележку дальше.

Шленский огляделся. В огромном зале за накрытыми по высшему разряду столами сидели, кроме них, всего несколько человек.

– Сумасшедший дом, – сказал Шленский.

– А мне нравится, – заметил Деветьяров, поедая второй антрекот. – Я всегда говорил, что народ и партия едины. Интересно, что здесь на десерт?

– И сколько порций? – закончил Шленский.

Они переглянулись и прыснули.

– У-лю-лю! – пропел Деветьяров. – Слава КПСС!

– Тише ты, – давясь смехом, прошипел Шленский, глядя ему за спину.

По проходу шла Ева Сергеевна.

– Что, еще по антрекоту несут? – спросил Деветьяров.

– Приятного аппетита, – подойдя, сладко произнесла Ева Сергеевна. – Все в порядке? Устроились?

– Все замечательно! – ответил Шленский. – Познакомьтесь. Это Андрей Деветьяров…

– Да-да. Ведь мы уже знакомы, не так ли?

И Ева Сергеевна положила ладонь на плечо Деветьярова.

– О, конечно, – светло улыбнулся тот и изысканно чмокнул ручку с фиолетовыми ногтями.

– Сегодня отдыхайте, – вернув ладонь на деветьяровское плечо, сказала Ева Сергеевна, – а завтра начнете работать.

– Начнем сегодня, – ответил Шленский.

– О-о, – засмеялась Ева Сергеевна, – я вижу, вам не терпится… Хорошо. Тогда в четыре часа, в кинозале. Я предупрежу девочек. Я живу в триста седьмом, – сообщила она (не ясно, кому именно), – после обеда позвоните, я все уточню у Романа Юрьевича. Ну, не буду мешать.

И, озарив обоих улыбкой, Ева Сергеевна пошла обратно по проходу.

– Кто это? – глядя ей вслед, спросил Деветьяров.

Стоя посреди своего просторного двухкомнатного номера, Шленский пытался что-то сделать с торчащими в разные стороны вихрами. Глянул на часы, бросил расческу на подзеркальник, схватил ключ, пошел к двери, вернулся к зеркалу, поправил пуловер. Наконец-то выйдя из номера, хлопнул дверью. И обнаружил, что все-таки оставил ключи внутри.

– А, черт возьми!

В досаде мотнув головой, Шленский, озираясь, пошел по коридорам. Никого из обслуги не было. В холле, сидя у телефона, набирала номер девчонка в стираных джинсиках и свитерке.

– Простите, – обратился к ней режиссер будущего шоу, – вы не знаете, где тут комната горничной?

Глянув на него как на неодушевленный предмет, девчонка опустила голову и продолжила набор номера. Ошарашенный Шленский так и остался стоять, где был, а девчонка тем временем дозвонилась.

– Алло! Алло, маман, это я. Не. Не, ну все классно. Михал Николаич звонил?

Шленский вышел из столбняка и двинулся искать горничную, а в коридоре появился Деветьяров. Он захлопнул дверь своего номера, толкнулся к Шленскому и пошел к лифту. Он был в малиновой «олимпийке» с надписью «СССР», кроссовках и шинели, наброшенной на плечи. Волосы на затылке собраны в хвост, в руке магнитола.

– Все хай класс, маман! – кричала девчонка в трубку. – Да, ну точно – финал семнадцатого мая!

– Ма шер, – остановившись, обратился к ней постановщик пластики, – где тут у нас кинозал?

Девчонка подняла глаза и увидела Деветьярова.

– Маман, – сказала она. – Прости, мне пора!

– Добрый день, – сказал Шленский. Девушки тремя островками сидели в кинозале. – Будем знакомиться. Прошу на сцену. Стоп! – заорал он вдруг. – А теперь то же самое, но без грохота.

Девушки хихикнули и попробовали без грохота.

– Стоп!

Девушки замерли в испуге.

– А если совсем без звуков? – мягко предложил Шленский.

Восемь пар глаз смотрели на него со сцены. Он помнил обладательниц этих глаз, загадочных и неотразимых на фотопортретах – сейчас это были просто восемь девчонок, с интересом разглядывавших его и сидевшего сзади Деветьярова.

– Давайте знакомиться, – предложил Шленский. – Имя, фамилия, откуда приехали… Ну, давайте с вас.

– Наташа Веснина, – сказала стоявшая первой слева совсем молоденькая девчонка.

– И откуда приехали, – напомнил Шленский.

– Барнаул, – сказала Веснина и почему-то покраснела.

– Ирина Черышева, Саратов! – с вызовом произнесла видная брюнетка с бюстом.

– Лена Кузнецова, Нижнеудинск, – еле слышно прошептала третья.

– Громче, – попросил Шленский.

Девушка опять пролепетала что-то.

– Кранты, Мейерхольд, – шепнул Деветьяров. – Сливай воду.

– Ну! – прикрикнул Шленский.

– Я не могу громче, – сказала девушка.

– Что? – Шленский безжалостно приложил ладонь к уху.

– Не могу громче! – крикнула Лена Кузнецова.

Длинная рыжая девица, стоявшая в конце шеренги, заржала. Все, кроме Кузнецовой, рассмеялись.

– Оказывается, есть голос, – удивился Шленский. И обернулся к рыжей: – А вы, простите…