Ах, война, что ты сделала... - Геннадий Синельников Страница 26

Мы подошли к строю афганских военнослужащих, встали к ним лицом. Командир подразделения, следовавший вместе с нами, что-то крикнул солдатам, очевидно, поприветствовал их. Они дружно ответили ему троекратным выкриком, после каждого с силой ударяя правой ногой о землю. Потом одновременно заложили руки за спину на уровне пояса и замерли, отставив в сторону ногу.

Мне предоставили слово. Зная, что говорить нужно очень просто и коротко, я стал рассказывать, что мы в Афганистане представляем Вооруженные Силы Советского Союза, что Советский Союз — это северный сосед Афганистана, что вошли мы на территорию их страны лишь по просьбе афганского правительства и уйдем, как только отпадет необходимость нам здесь находиться. Я рассказал, что наш народ тоже воевал с басмачами и победил их.

— Мы пришли в вашу страну, чтобы оказать вам экономическую помощь в строительстве новой счастливой жизни. Наша страна одна из самых сильных и богатых в мире. Мы живем свободно, мирно, счастливо и хотим, чтобы и вы жили так же хорошо. Воевать мы не будем: это не входит в нашу задачу. Своим присутствием мы будем вселять в вас уверенность, что в трудную минуту мы окажем вам помощь. Душманы говорят вам, что мы жестокие люди и пришли сюда, чтобы убивать ваших детей и насиловать женщин, что у нас растут на голове рога. Все это вранье. Мы такие же люди, как и вы. Мы не хотим вражды, горя. Мы — ваши друзья. Мы признаем ваше государство, религию, традиции и обычаи, уважаем вас — гордый, свободолюбивый народ, и не пожалеем своих сил, чтобы помочь вам в строительстве мирной счастливой жизни. Надеемся, что вместе с вами мы преодолеем любые трудности, победим самого жестокого и коварного врага.

Афганский переводчик долго переводил мои слова. Солдаты, слушая его, согласно кивали головами. Я спросил у них, есть ли ко мне вопросы. Все молчали, потом один солдат что-то спросил, обращаясь ко мне.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне наш переводчик, выслушав афганского солдата. — Он говорит, что соседями Афганистана являются Китай, Пакистан, Индия, Иран. А про Советский Союз ни он, ни его сослуживцы вообще ничего не слышали. Они также впервые узнали, что их правительство попросило нас войти на их территорию. Им аксакалы говорили, что мы вошли, чтобы забрать их землю, скот, а их самих превратить в рабов.

«О, боже, какая безграмотность», — мучительно думал я, мысленно подыскивая выход из создавшейся ситуации.

Мне советовали говорить с ними очень просто, доступным языком, но куда же проще! Если они даже не слышали про нашу страну, о чем с ними можно еще говорить?

Выручил меня замполит роты лейтенант Олег Соболев. Владея разговорным английским, он без переводчика стал вновь рассказывать о том, что я уже им говорил. Афганцы снова кивали головами, давая понять, что теперь им все стало ясно.

— Товарищ старший лейтенант, когда вы говорили с солдатами, их переводчик переводил ваши слова, но переводил не точно, так что некоторые фразы имели уже другой смысл, — сказал мне наш солдат-переводчик.

— И существенно врал? — поинтересовался я у него.

— Существенно.

— А что ты сразу об этом мне не сказал?

— Как-то неудобно было его поправлять, а вдруг я сам его не совсем правильно понял? — ответил солдат.

Тогда, при первой встрече, я не придал особого значения этому факту. Но со временем мы неоднократно сталкивались с тем, что афганский переводчик, под видом перевода наших слов, говорил афганцам совсем не то, о чем нужно было, иногда он даже призывал к противоправным действиям. Со временем поняв это, мы стали больше использовать в качестве переводчиков своих солдат, владеющих языками фарси, дари и другими.

Соболев закончил беседу с солдатами и офицерами подразделения и сказал, что объяснил им так, что проще некуда, афганцы поняли его и очень рады нашему прибытию и разговору. Прощаясь, я пообещал, что мы скоро снова приедем к ним и на следующую встречу привезем побольше своих солдат.

— Ну, лес темный! — удивлялись офицеры. — Мы думали, что про нас весь мир знает, а здесь даже не слышали, что есть такая страна! Какой социализм они собираются строить? Их поголовно нужно учить сначала грамоте, а на это уйдут годы. Да, ситуация.

После беседы с личным составом нас пригласили к командиру батальона в кабинет. Мы обрадовались приглашению, надеясь утолить давно появившееся чувство голода. Предвкушая сытый ужин, сели за дастархан — низкий столик, за которым нужно было сидеть на полу без использования стульев или табуретов. Это для нас было неожиданностью. Чертыхаясь и ругаясь, чтобы афганцы не поняли, в чем дело, расселись вокруг столика.

— Сейчас заграничный плов отведаем, настоящий, — тихо перешептывались офицеры между собой, принюхиваясь к ароматному запаху, идущему со двора. Солдат-адъютант молча расставил на столике чистые чашки, блюдце с карамелью, потом поставил фарфоровый чайник и удалился. Афганские офицеры вошли в кабинет и, получив разрешение у комбата, молча сели напротив нас. Из афганцев говорил один командир. Все остальные не спеша пили чай и внимательно слушали нас. Разговор шел через нашего переводчика. Говорили о том, что мы с ними братья по оружию, что нам нужно вместе бороться за светлое будущее их детей, за счастливую жизнь. Было удивительно, но факт, что мы, люди разного вероисповедания и мировоззрения, впервые увидевшие друг друга всего какой-то час назад, нашли общую тему для разговора, общались и, судя по их лицам, да и нашим тоже, были довольны встречей и состоявшейся беседой.

Зазвонил полевой телефон. Афганский комбат отошел от столика. Продолжая прерванный разговор, я спросил афганцев:

— Тараки, Бабрак — хорошо? Амин — плохо?

Они переглянулись между собой, потом один из них сказал:

— Бабрак — плохо! Амин — хорошо!

Подошедший командир, услышав ответ, так поглядел на них, что офицеры быстро встали и, попрощавшись, ушли.

— Тараки — хорошо! Бабрак — хорошо! Амин — очень плохо! — поправил он своих подчиненных.

Но глаза его при этом покровительственно усмехались, будто говорил он с маленькими и несмышлеными детьми.

Вновь вошел солдат-адъютант, сменил чашки, плеснул в чистые пиалы немного чаю. Мы уже не удивлялись, зная, что у них не принято наливать полные чашки и, как сказал переводчик, чем меньше наливают, тем больше уважают.

— Хорошо хоть не каплями капают, — с сарказмом заметил замполит четвертой роты. — Ну, и когда же плов будет?

Но только у кого-нибудь заканчивался в чашке чай, словно по невидимой команде появлялся адъютант, доливал и уходил опять.

— Не видать нам плова, — поняли мы, когда комбат вновь отошел к телефону. — Пора ехать домой, а то и в части пролетим с ужином.

Мы попрощались с комбатом и поехали в часть. Всю дорогу и вечером в палатке обсуждали встречу с афганцами. Из головы не выходили слова, сказанные офицерами: «Бабрак — плохо. Амин — хорошо!»

Черт их поймет, кто для них «хорош», а кто «плох», рассуждали мы. Но то, что для них «Амин — хорошо», для нас было непонятно. Почему «хорошо», если он агент ЦРУ, если он физически уничтожил Тараки? Почему Бабрак «плохо», если он Генеральный секретарь ЦК Народно-демократической партии Афганистана (НДПА), глава государства?!