Скрипка - Энн Райс Страница 62

Он широко улыбнулся, а маленький человечекподошел и покрыл его лицо поцелуями, как типичный итальянец, а может быть, этобыло чисто по-русски.

– Храбрый красавец Стефан, – сказалон.

Стефан, взволнованный, вернул ему драгоценнуюскрипку. Взглянув на свои руки, он увидел многочисленные перстни, все сдрагоценными камнями. Рубины, изумруды. Сняв один, он протянул его маэстро.

– Нет, сынок, – сказалПаганини. – Мне он не нужен. Я должен жить, должен играть, но тебе нетнеобходимости подкупать меня, чтобы заручиться моим обещанием.

Тогда Стефан обхватил Паганини за плечи ипоцеловал. Маленький человечек зашелся громогласным хохотом.

– Не забудь про скрипку, обязательно еепривези. Я должен взглянуть на этого Большого Страда, как его называют, долженсыграть на нем.

И снова Вена.

Безошибочно узнаваема по чистоте: каждый стулпозолочен или выкрашен в бело-золотистые цвета, паркетные полы безукоризненны.Отца Стефана я узнаю сразу, он сидит в кресле у камина, прикрыв коленимедвежьей шкурой, и смотрит на сына, тут же в шкафах лежат скрипки, как ираньше, хотя это не тот великолепный дворец, который сгорел, а какое-товременное жилье.

Да, им пришлось там поселиться до переезда вПетербург. Я спешно вернулся, умылся и послал за чистой одеждой, прежде чемподойти к городским воротам. Смотри, слушай. Он действительно выгляделсовершенно по-другому, разряженный в яркую одежду по моде того времени,элегантный черный камзол с красивыми пуговицами, жесткий белый воротник ишелковый галстук, никаких лошадиных хвостов или чего-то подобного, волосыблестят и по-прежнему не острижены, но это от долгого пути, хотя и могутслужить признаком грядущего отречения от привычного окружения, как волосысовременных рок-музыкантов, с одинаковой страстностью выкрикивающих слова«Христос» и «Изгой».

Он боялся отца, который сердито смотрел нанего, сидя у огня:

– Виртуоз, бродячий скрипач! Ты думаешь,я приводил в свой дом великих музыкантов, чтобы они обучили тебя этому, чтобыты потом убежал с проклятым, одержимым дьяволом итальянцем! С этим мошенником,выделывающим фортеля своими пальцами, вместо того чтобы играть ноты! У негокишка тонка, чтобы сыграть в Вене! Пусть им наслаждаются итальянцы. Те, ктовыдумал кастратов, способных брать любые ноты, арпеджио и крещендо!

– Отец, просто выслушай меня. У тебяпятеро сыновей.

– Нет, ты так не поступишь, – заявилотец, встряхивая седовласой шевелюрой, рассыпавшейся по плечам. –Прекрати! Как ты смеешь, ведь ты мой первенец. – Но тон его былмягок. – Тебе известно, что царь вскоре призовет тебя на твою первуювоенную службу. Мы служим царю! Даже сейчас я завишу от его решениявосстановить нас в Петербурге! – Он заговорил тише, смягчая голоссочувствием, словно разделявшие их годы придали ему мудрость, позволявшуюжалеть своего сына. – Стефан, Стефан, у тебя есть долг перед семьей иимператором. Я подарил тебе несколько игрушек для развлечения, а они сталитвоей неистребимой страстью!

– Ты никогда не считал их игрушками, нашискрипки, наши фортепьяно, ты привез сюда лучшие инструменты для Бетховена,когда он еще мог играть…

Отец наклонился в своем большом кресле,чересчур широком и приземистом, а потому явно габсбургском. Он отвернулся отогромного красивого камина, доходящего до разрисованного потолка, огонь вкотором скрывался за блестящей белой решеткой из глазурованной эмали сослепительными золотыми завитушками.

Мне казалось, что мы с моим призрачным гидомнаходимся в этой же комнате, совсем рядом с теми, кого мы так прекрасно видели.Большие широкие окна, запах сдобы, немножко сыровато, но воздух чист.

– Да, – сказал отец, явно с трудомстараясь и дальше говорить по-доброму, резонно. – Я действительно приводилтебе величайших музыкантов, чтобы они учили тебя, развлекали и сделали твоедетство ярким. – Он пожал плечами. – Я и сам, как ты знаешь, любилсыграть с ними на виолончели! Я все делал для тебя, твоих сестер и братьев, какэто когда-то делали для меня… на стенах моего дома, прежде чем сгореть, виселипортреты, выполненные величайшими художниками, и у тебя всегда была самаяроскошная одежда и лучшие лошади в нашей конюшне, да, лучшие поэты читали тебестихи, и Бетховен, несчастный Бетховен, я привел его в дом для тебя и для себя.Но не в этом дело, сын мой. Тобой распоряжается царь. Мы не торгуем в Вене! Мыне таскаемся по тавернам и кофейным домам, где только сплетничают и клевещут!Ты князь Стефановский, мой сын. Сначала тебя пошлют на Украину, как когда-томеня. Ты проведешь там несколько лет, прежде чем тебе доверят более важнуюгосударственную службу.

– Нет. – Стефан отпрянул.

– Не делай самому себе больнее, –устало произнес отец, тряхнув седой гривой. – Мы так много потеряли, такмного. Почти все, что удалось спасти, мы продали, чтобы покинуть этот город, аведь только здесь я был счастлив.

– Отец, тогда пусть твоя собственная больподскажет тебе правильное решение. Я не могу и не хочу отказаться от музыки длякакого-то там императора, хоть далекого, хоть близкого. Я родился не в России.Я родился в комнатах, где играл Сольери, куда приходил петь Фаринелли. Умоляю.Мне нужна моя скрипка. Просто отдай мне ее. Отдай мне скрипку. Отпусти меня безгроша в кармане, и пусть все знают, что ты не смог переломить мое упрямство.Тогда на тебя не падет позор. Отдай мне скрипку, и я уйду.

Отец слегка изменился в лице, посуровев.Кажется, где-то рядом прозвучали шаги. Но ни тот, ни другой не обратили на нихвнимания, продолжая смотреть друг на друга.

– Не теряй самообладания, сын. –Отец поднялся с кресла, медвежья шкура соскользнула на ковер. Вид у него былцарский: атласный халат с меховой оторочкой, сверкающие перстни на каждомпальце.

Он был столь же высок, как и Стефан, видимо, вних не было ни капли крестьянской крови, только выходцы с севера, смешавшись сославянами, могли породить таких великанов под стать Петру Великому, настоящиекнязья.

Отец приблизился к нему, затем отвернулся,бросил взгляд на яркие лакированные инструменты, лежавшие за стеклом богаторасписанных в стиле рококо низких шкафчиков. Стены этой комнаты были забранышелковым штофом, и длинные золоченые полоски поднимались вверх к стенному сводупод потолком.

Полный набор инструментов для струнногооркестра. От одного взгляда на них меня охватила дрожь. Но я не смогла отличитьэту скрипку среди прочих.

Отец вздохнул. Сын выжидал, видимо приученныйне плакать, как он мог бы плакать при мне и как плакал сейчас, находясь со мнойв невидимом пространстве, из которого мы наблюдали за происходящим. Я услышалаего вздох, но затем разыгравшаяся сцена захватила все мое внимание.