Скрипка - Энн Райс Страница 61

Глаза у Стефана были закрыты, головасклонилась набок. Пышные рукава были запятнаны, наверное от дождя, тонкиекружева на манжетах порваны, сапоги облеплены комьями засохшей грязи. Никогдапрежде его темные прямые брови не выглядели такими гладкими и красивыми, акогда он заиграл партию органа, то я подумала, что сердце у меня сейчасразорвется, и даже Паганини притих и присоединился к мелодии Стефана, звучавшейв эту минуту наиболее трагично, он вторил ему, играл то на тон выше, то на тонниже, но всякий раз почтительно.

Музыканты перестали играть, высокий юношасмотрел на второго скрипача в полном изумлении.

Паганини осторожно опустил свою скрипку напокрывало и подушки разобранной кровати – золотисто-синие, с кистями. Егобольшие навыкате глаза благодушно светились, на устах играла демоническаяулыбка. Энергия била в нем ключом… Он потер руки.

– Да, бесспорно, вы одарены! Талантливы!

Тебе так никогда не сыграть! Эти словапрошептал призрак-капитан мне на ухо, а его тело тем временем по-прежнему неотстранялось от моего и молило об утешении. Я не ответила. Продолжала наблюдатьразворачивавшуюся передо мной картину.

– Значит, вы будете меня учить, –сказал Стефан на безупречном итальянском, том итальянском, на котором говорилСальери и ему подобные, том итальянском, которым восхищались немцы и англичане.

– Учить вас? Да, да, буду! Если мы должныпокинуть это место, то мы это сделаем, хотя вы сами понимаете, что это означаетдля меня в подобные времена, когда Австрия во что бы то ни стало намеренаудерживать мою Италию под пятой. Сами понимаете. Но скажите мне вот что.

– Да-да?

Маленький человечек с огромными глазамирассмеялся и прошелся по комнате, цокая каблуками; он так сутулился, чтоказалось, будто у него горб; у него были длинные закручивающиеся на концахброви, словно зачерненные гримом.

– Чему, дорогой князь, мне предстоит васучить? Вы сами знаете, как играть, да, сами. Вы умеете играть. Чему еще я могунаучить ученика Людвига ван Бетховена? Итальянскому легкомыслию, возможно,итальянской иронии?

– Нет, – ответил шепотом Стефан, неотрывая взгляда от метавшегося по комнате человека. – Научите меня смелости,Маэстро, отметать все прочее в сторону. Как печально, как для меня печально,что мой учитель никогда вас не услышит.

Паганини остановился, скривив рот.

– Вы имеете в виду Бетховена.

– Он глух. Глух настолько, что егоглухоту не пробивают даже самые высокие ноты, – тихо произнес Стефан.

– И поэтому он не может научить вассмелости?

– Нет, вы не так все поняли! –Стефан протянул ему подаренную скрипку, на которой играл.

– Да, Страдивари, мне его подарили, онтак же хорош, как ваш? Нет? – поинтересовался Паганини.

– На самом деле он, может быть, дажелучше, я не знаю, – ответил Стефан и вернулся к прерванной теме. –Бетховен мог бы любого научить смелости. Но сейчас он композитор, его вынудилак этому глухота, как вам известно, глухота заткнула уши виртуозу, так что онуже не мог играть, и оставила его наедине с пером и чернильницей, единственнойдля него возможностью создавать музыку.

– Мне бы очень хотелось хотя бы развзглянуть на него издали или сыграть в его присутствии. Но если я сделаю своимврагом вашего отца, то мне никогда не видать Вены. А Вена – это… в общем, послеРима это… Вена. – Паганини вздохнул. – Я не могу рисковать ею, немогу потерять Вену.

– Я все устрою! – едва слышнопообещал Стефан. Он обернулся и посмотрел в узкое окно, окидывая взглядомкаменные стены. Каким убогим выглядело это место по сравнению с пряничнымикоридорами, погибшими в огне, но это был типичный венецианский вид. Красныйбархат, грудой лежавший на полу, причудливые атласные туфли, разбросанные покомнате, разрезанный персик – в общем, сплошная романтика.

– Понятно, – произнесПаганини. – Если бы Бетховен все еще играл в Аргентине, Шонбрюнне иЛондоне, если бы за ним бегали женщины, он был бы такой, как я, я не имею ввиду сочинительство, он был бы постоянно в центре внимания благодаря своеймузыке, своей игре.

– Да, – сказал Стефан,поворачиваясь. – Именно игре я и хочу себя посвятить.

– Дворец вашего отца в Петербурге вошел влегенду. Вскоре ваш отец отправится туда. Вы способны отвернуться от такойроскоши?

– Я никогда не видел того дворца. Венабыла моей колыбелью, я уже вам говорил. Однажды я чуть не лишился чувств накушетке, пока Моцарт музицировал; мне казалось, что сердце вырвется из груди.Послушайте. Я живу этим звуком, звуком скрипки, а не тем, чем живет мой великийучитель, – я не пишу нот для себя или других.

– У вас хватит решимости статьскитальцем, – сказал Паганини, улыбаясь чуть сдержаннее. – Я уверен,но не могу этого представить. Вы русский. Я не сумею…

– Нет, только не отсылайте меня прочь.

– Я не собираюсь. Сначала решите этотвопрос дома. Вы должны! Та скрипка, о которой вы рассказываете, та, что быласпасена вами из огня, отправляйтесь за ней домой и получите вместе со скрипкойблагословение отца, иначе эти безжалостные богатые будут преследовать нас подтем предлогом, что я отговорил посольского сынка исполнить свой долг предцарем. Вы знаете, что они могут это сделать.

– Я должен заручиться отцовскимразрешением, – произнес Стефан, словно делая зарубку на память.

– Да, и Страдивари, Большой Страд, окотором вы рассказывали. Привезите его. Я не стремлюсь забрать скрипку у вас.Видите, у меня тоже есть Страдивари. Но я хочу сыграть и на том инструменте. Яхочу послушать, как вы на нем играете. Привезите его и отцовское благословение,а со слухами мы справимся сами. Можете путешествовать со мной.

– Вы обещаете мне это, синьорПаганини? – Стефан впился зубами в нижнюю губу. – Я располагаюприличной суммой, но однако не состоянием. Если вы мечтаете о русских экипажахи…

– Нет-нет, мальчик. Вы не слушаете. Яговорю, что позволю вам путешествовать со мной и находиться рядом, куда бы я нипоехал. Я вовсе не стремлюсь стать вашим фаворитом, князь. Я бродяга! Таков я иесть, знаете ли. Виртуоз! Передо мной распахиваются двери благодаря тому, что яиграю; мне не нужно дирижировать, сочинять, посвящать кому-то своипроизведения, городить постановки с визжащими сопрано и скучающими скрипачами воркестровой яме. Я Паганини! А вы будете Стефановским.

– Я раздобуду ее, я раздобуду скрипку, язаручусь отцовским словом! – пообещал Стефан. – Для него выплачиватьсодержание – это пустяки.