Наказать и дать умереть - Матс Ульссон Страница 64

Между тем день клонился к вечеру, и в ресторане Симона Пендера ожидалось много народу. Я прошмыгнул на кухню, взял на тарелку несколько помидоров, кусок огурца, достал из холодильника кусок жареного цыпленка и отправился к себе. Симон, завидев меня, даже не отпустил ни одной шутки. Похоже, неважно себя чувствовал.

Я обошел вокруг дома и, убедившись, что повторной попытки его поджечь не предпринималось, занялся ужином. Нарезал овощи, заправил их соевым соусом и кунжутным маслом и положил на стол блокнот и ручку. Предстояла серьезная работа: свести воедино показания моих свидетелей. Или контактных лиц, потому что «свидетель» – слово из лексикона полицейского.

Это оказалось сложнее, чем я думал.

Бо́льшая часть показаний относилась к событиям двадцатилетней давности, и лишь Джимми, бармен из Гётеборга, говорил о случившемся только что.

Итак.

МАЛИН ФРЁСЕН, урожденная Юнгберг.

Мужчина лет тридцати, высокий, светлые брюки, белая рубашка, пиджак, но без галстука. Очков нет. Голос низкий, грубый. Взялся ее подвезти. Отшлепал рукой. Похоже, все получилось спонтанно. Высказал надежду, что пострадавшая извлекла урок.

Первая жертва?

Возможно.

СЕСИЛИЯ ДЖОНСОН, урожденная Трюгг, Новая Зеландия.

Мужчина между тридцатью и сорока. Светлые волосы, закрывающие уши. Крупный и сильный. Взялся подвезти ее после репетиции церковного хора. Возможно, проколол шины на ее велосипеде. Имел при себе березовые розги. Высказал надежду, что для потерпевшей это послужит уроком.

БОДИЛЬ НИЛЬССОН, урожденная Нильссон.

Возраст мужчины назвать затрудняется. Двадцать пять, а может, и все пятьдесят. Для молодой девушки разницы нет. (Мой комментарий: «сомнительно».) Темные брюки, клетчатая рубашка с короткими рукавами. Темные волосы, странная прическа – «как у монстра Франкенштейна». Губы Мика Джаггера. Большие очки с квадратными стеклами и темными дужками. Очень силен. Розги имел при себе в автофургоне. Спросил пострадавшую, не у родителей ли она научилась курить. Сконский выговор. Напевал мелодию. Высказал надежду, что пострадавшая извлечет из происшествия урок. Быть может, попался ей на глаза много лет спустя, в Мальмё. В этом случае он до сих пор проживает в этой части страны.

МАРИЯ ХАНССОН.

Голос низкий. Мужчина в костюме и при шляпе. (Как в американских детективах.) Очков нет. Волос под шляпой не видно, но она предполагает «ежик». Хлопалка для ковров. Сконский выговор, как и в случае с Бодиль Нильссон. Ничего не напевал, считал удары. Высокий. Тоже понадеялся, что жертва извлекла урок.

Прощаясь, отдал честь. (Военный?)

ДЖИММИ (он же Кевин, он же Кев).

Мужчина в очках, с усами и странной прической. Высокий. Стекла очков запотели, и он не знал, что с этим делать. Костюм не по размеру тесен, сидит плохо. Имел при себе футляр в форме хоккейной клюшки.

Возраст – пятьдесят – шестьдесят. Слишком стар для хоккея. В первый раз появился в баре в верхней одежде, потом без нее. Очень плохой английский.

Все показания сходились в том, что мужчина был высокий и сильный.

Двадцать лет назад ему, вероятно, было около тридцати или между тридцатью и сорока. Мнение Бодиль Нильссон о том, что ему «двадцать пять – пятьдесят», можно во внимание не принимать. Девушка была в стельку. Но Кев, официант из «Руки епископа», утверждает, что «экзекутору» около шестидесяти.

Все едины в том, что у него низкий голос, большинство отметило особенности выговора: либо сконский, либо картофельное пюре во рту. В любом случае говорит странно. Сюда же – очень плохой английский.

Девушки дружно вспоминают фразу об уроке, который они должны были извлечь.

Мария Ханссон обратила внимание на начищенные туфли. Больше никто. Может, потому, что я не спрашивал? Ведь Мария была последней, с кем я говорил?

Что мне это добавило?

Абсолютно ничего.

И что мне делать со всей этой информацией?

Без понятия.

Одно я знал наверняка: ни одна жертва не удостоилась его сексуальных домогательств. Он охотился за женщинами и наказывал их. Но за что?

Это ведь совсем другое дело.

А все странные прически, челки, падающие на глаза, говорят лишь о том, что у преступника большой ассортимент париков и он каждый раз меняет обличье.

Неплохо бы пообщаться с Бодиль Нильссон. О чем? О его сверкающих ботинках, разумеется. Или о мелодии, которую он напевал. Может, она ее вспомнит?

Хотя какая разница о чем. Мне просто захотелось услышать ее голос, ее мягкий сконский выговор. Я вертел в руке мобильник. Если «маленькой коробочке» оказалось под силу соединить меня с Новой Зеландией, до Хелльвикена она достанет.

Между тем муж Бодиль Нильссон сейчас наверняка дома.

Похоже, барбекю для дочери она организовывала без него. Он уезжал в командировку и вернется оттуда благоухающий чужими духами. Бывают такие глупые мужики.

Я забил ее адрес в «Гугл».

Вот дом. Типичная для Хелльвикена новостройка. Белый кирпич, кусты. На почтовом ящике что-то нарисовано. Что именно, я не разглядел, как ни увеличивал изображение. Вероятно, корова на лугу, парусник, шест, украшенный к празднику летнего солнцестояния, или птицы в небе. Что еще рисуют на почтовых ящиках?

Во дворе ни игрушек, ни велосипедов и никакого гриля. Вероятно, на другой стороне дома есть терраса с видом на водоем. Даже по карте определить местонахождение дома оказалось затруднительно. В детстве мне приходилось бывать и в Хелльвикене, и в Шемпинге, и в Юнгхюсене. Но сейчас там все по-другому. Старые крестьянские усадьбы снесли в пятидесятые или перестроили в просторные виллы. Сейчас в Хелльвикене чувствуешь себя как в городке на испанском побережье, с бутиками от модных дизайнеров и многочисленными лавочками, где продаются купальные костюмы, надувные лодки, средства для загара и прочие вещи, необходимые современному человеку для отдыха.

Возле дома появился мужчина, вероятно Петер Нильссон собственной персоной. Гугл-камера поймала его в фас. Плоская кепка, очки с толстыми темными дужками и щетина на подбородке, какая бывает у мужчин в шведских рекламных роликах, по крайней мере в Мальмё.

А может, это всего лишь сосед? Не важно.

Я уже ненавидел его всеми фибрами души.