Наказать и дать умереть - Матс Ульссон Страница 59

Сольвикен, июль

Облачная громада почти рассеялась, когда я спускался к гавани в Сольвикене. Говорят, Сольвикен назван так потому, что здесь всегда солнечно. Разумеется, врут. Я сам пережил в этом городе несколько по-настоящему ненастных дней. И все же погода действительно балует здесь чаще, чем в других областях Сконе. Есть мнение, что гора Куллаберг раскалывает облачные массы, вдаваясь в небо, подобно гигантскому носу. Что ж, возможно. Я и сам не раз сидел по эту сторону залива Шельдервикен и любовался игрой скопившихся у горизонта туч. Где-то над Торековом и Бостадом громыхал гром и сверкали молнии, в то время как над моей головой светило солнце.

Не будь я так голоден, мог бы подождать с ужином. Съеденная на бензоколонке сосиска лежала в желудке напичканным стероидами неразлагаемым комом. В ресторане зал был полон, и все же Симон Пендер предложил мне жареного австралийского петуха и бокал красного вина. В качестве благодарности я выслушал его очередной анекдот:

– Знаешь, почему Гитлер так плохо играл в гольф? Потому что никогда не выбирался из бункера.

Когда я выходил из кухни, за спиной гремел его хохот. Когда же вернулся с подносом тарелок, собранных со столов на террасе, Симон шепнул, проходя мимо:

– Он ни разу не выходил из бункера…. Надо же… Очень смешно, согласись.

Я сел за столик у окна. На поверхности залива дрожали и расплывались огни маяков. Ветра почти не было. Пройдя в конец пирса, я увидел бы солнце, что садилось где-то между Куллабергом и Халландс-Ведерё. Но сейчас закаты над заливом интересовали меня меньше всего. Потому я отправился в свой дом, откуда сделал несколько звонков, расположившись на веранде со стаканом и бутылкой вина.

Арне Йонссону удалось разузнать имя девушки, фигурировавшей в старой газетной вырезке Вернера Локстрёма. Итак, на повестке дня Малин Юнгберг, больше двадцати лет назад разделившая судьбу Бодиль Нильссон.

Сейчас ее звали Малин Фрёсен, она жила в Карлскруне, работала консультантом в банке и растила двоих детей. Поначалу женщина не желала отвечать на мои вопросы, однако, узнав, что я беседовал с Бодиль Нильссон и что ее история интересует меня лишь в связи с недавними убийствами двух женщин, пошла навстречу. Мне удалось разговорить ее с условием нигде не упоминать ее имени.

В тот злополучный вечер Малин возвращалась с вечеринки, до дому было недалеко.

– Каких-нибудь полчаса, я много раз проходила это расстояние пешком. Сама не понимаю почему, услышав за спиной шум мотора, подняла вверх большой палец. Никогда не ездила автостопом. Возможно, я перебрала и сама того не заметила, голова слегка кружилась.

Малин не поверила глазам, когда в сотне метров от нее остановился белый автофургон. Водитель дал задний ход и поравнялся с девушкой. Он спросил Малин, куда ей, она ответила.

– Садись, нам по пути, – кивнул мужчина.

– Он сказал правду? – спросил я.

– Поначалу он ехал в нужную сторону, однако через… два… может, три километра свернул. Сказал, что срежет путь.

– И?..

– Привез меня на стоянку для отдыха, со столиками и всем прочим, и сказал, что у него проколота шина.

– Но шина была в порядке?

– Да, он вытащил меня из машины и… дальше вы знаете.

– Розги были уже при нем?

– Со мной он обошелся без розог. Перегнул через колено, снял трусы и отшлепал рукой. Как на старых порнографических картинках.

У Вернера Локстрёма хранились сотни таких на продажу.

Малин сообщила, что, хотя время перевалило за полночь, создавалось впечатление, будто мужчина возвращается с работы. Он был в светлых брюках, белой рубашке и пиджаке, как служащий офиса из Мальмё.

– Что, и при галстуке? – уточнил я.

– Нет, – ответила она, подумав.

– Больше ничего не помните? Как он говорил?

– Низкий, глухой голос.

– Отлично. Очки?

– Н-нет.

– Он не упоминал ваших родителей? Ничего про них не говорил?

– Мне было двадцать, я жила в своей квартире, отдельно от родителей.

– То есть единственные его слова – о проколотой шине?

– Да… нет… Еще он надеялся, что преподал мне хороший урок… Насчет того, что нельзя садиться в машину с незнакомым мужчиной.

– А потом уехал?

– Да. Понимаю, мне следовало бы записать номер… но я была в шоке. Понимаете?

– Но это был автофургон?

– Да, белый.

– Какие-нибудь надписи на бортах?

– Н-нет, ничего.

– А вам не показалось странным, что он возвращается из офиса в Мальмё на белом автофургоне в первом часу ночи?

– Нет, я об этом не подумала.

Оправившись, Малин пошла домой. В полицию она так и не позвонила.

– Мне было стыдно, понимаете? Взрослую девушку отшлепал мужчина. Потом я прочитала в газете о той, другой, и только после этого связалась с полицией Кристианстада.

– И?..

– И ничего. Они отметили, что похожее уже случалось, только в том случае у мужчины была розга.

Третью когда-то звали Сесилия Трюгг, теперь Сесилия Джонсон. Уже много лет она жила в Окленде, в Новой Зеландии, где занималась разведением собак. Овчарок, судя по доносившемуся из трубки лаю.

Я учел разницу во времени и, когда позвонил ей вечером, застал Сесилию выспавшейся и в хорошем настроении. Она только что приготовила кофе и ничего не имела против воспоминаний о прошлом.

– Так его поймали в конце концов? – поинтересовалась она на певучем шведско-английском, напомнившем мне вестерны об австралийских ковбоях.

Я в двух словах обрисовал ситуацию.

Сесилия Джонсон описала своего мучителя как мужчину между тридцатью и сорока, со светлыми волосами и «такой длинной челкой, что она закрывала глаза». Он был очень сильным, несмотря на сопротивление, схватил ее, как куклу, и прижал к колену. Сесилия удивилась, увидев в его руке розгу, она ожидала худшего.

Я спросил, как она оказалась в Новой Зеландии.

– Как это обычно бывает. Окончила школу, отправилась путешествовать и встретила здесь парня. У нас общие интересы: и я, и он любим детей и собак. У нас четверо детей.

Я хотел спросить, сколько у них собак, но вместо этого воскликнул:

– Отлично! Пью за вас «Си-джи-паск».

– Что это? – удивилась она.