Девушка, которая ушла под лед - Меган Миранда Страница 55

– Он пытался спасти меня. Вернее, думал так.

Деккер вскинул в воздух руки.

– Серьезно? И это твой ответ? – Он постучал указательным пальцем по стеклу. – Они придут к нам. И спросят, что мы там делали. Лучше бы тебе придумать другую версию.

– Деккер…

От отмахнулся от меня.

– Слушай, я рад, что ты в порядке. Нет, не просто рад. Но я больше не в состоянии слушать твое вранье.

А поверит ли он мне? Поверит, в кого я превратилась и продолжаю превращаться? Поймет ли, что было в моих силах, а что нет? И вдруг осознала, что мои страхи – пустое. Деккер не раз верил в самое невероятное: что я жива, когда я умерла, что в августе может пойти снег, что любить меня – достаточно.

– Я не стану тебе врать, – пообещала я и ему, и себе.

– Зачем ты обещаешь это сейчас? Так еще хуже.

Он прав. Я не сказала ему, что люблю. А сейчас, наверное, стало поздно.

– Он был болен, – прошептала я.

– Я догадался.

– Нет, физически болен. Он бы скоро умер. Мы оба знали это. И он решил… решил, что я тоже должна умереть. Что так он окажет мне услугу. Что ты помешал мне погибнуть, а я теперь несчастна.

Деккер несколько раз закрыл и открыл глаза. Он был поражен.

– Ты правда несчастна?

Я встала, подошла к окну. Мы вместе смотрели вдаль, пытаясь увидеть то, что увидеть нельзя. Троя в центре озера, зияющую трещину. Карсона, умирающего на обочине. Деккера, целующего меня у дерева.

Как нам с Деккером вернуть нас? Как забыть о Трое, о Карсоне, о Таре? Как мне отмотать время назад и забрать все произнесенные слова? Как сказать все то, что я не сумела, но должна была? Осталось ли нам что спасать? Будет ли смысл это спасать?

Я прислонилась лбом к стеклу. От теплого дыхания образовалось запотевшее пятно, и ничего не было видно.

– Деккер…

Я выпрямилась и посмотрела на Деккера, потому что наконец поняла: сейчас важен только он.

– Деккер, – позвала я снова. Он оторвался от окна и смотрел мне в глаза.

– Если бы тебе оставалось жить один-единственный день, что бы ты сделал?

Не отрывая от меня взгляда, он прислонился к стене.

– Бессмысленный вопрос…

Но я повторила – медленнее, увереннее:

– Если бы тебе оставалось жить один-единственный день, что бы ты сделал?

Деккер склонил голову набок:

– К чему эти предположения? К чему эти игры?

Но это не была игра. И даже не вопрос. Деккер не знал, какой день станет для него последним. Карсон не знал. Трой не знал. И я – я тоже не знала. Этот день может случиться сегодня. Поэтому я попросила:

– Просто сделай.

И он не стал мешкать. Притянул меня к себе за пижаму – его же пижаму – и поцеловал. Безупречное решение, потому что я бы сделала ровно то же самое. Сейчас он целовал меня совсем не так, как тогда у дерева ночью, – тогда это был вопрос. Теперь это был ответ.

А поцеловав, Деккер не выпустил меня. Все вокруг было таким ярким и ясным, что я забыла о темноте, о холоде, о пустоте. Я видела только лицо Деккера и ослепительные рассветные лучи. Я чувствовала только тепло, исходящее от него и от меня.

Это был не ад – это была его полная противоположность.

Как же забавно все может измениться за одно мгновение. Смерть стать жизнью. Пустота – заполненностью. Темнота – светом.

А может, я не так смотрела? И не знала, что свет можно чувствовать, что звуки имеют цвет, что поцелуй бывает ответом на вопрос. Что небеса могут быть океаном, или человеком, или мгновением, или еще чем-то совсем неожиданным.

Но сегодня небеса были здесь – в комнате с деревянным полом, голубыми стенами и заваленным хламом столом, в комнате, где Деккер не выпускал меня из объятий. Где Деккер продолжал держать меня.

Меня – чудо, аномалию, недоразумение. Меня – и все то, чем и кем я могу стать. Меня, Дилани Максвелл, живую.