Осеннее преступление - Андерс де ла Мотт Страница 34

Алекс чувствовал себя более свободно, чем во время знакомства в полицейском участке. От него пахло духами “Курос”, на нем были классические синие кроссовки “New Balance” и красная футболка “Lacoste”, рукава натянулись на бицепсах. Короткие волосы не успели просохнуть, а обрывок красной туалетной бумаги на шее над воротником свидетельствовал, что Алекс брился в спешке. Одно чуть оттопыренное ухо вздуто, как бывает у борцов. Анна не могла отделаться от мысли, что это довольно привлекательно.

За столом ее усадили рядом с Алексом; Эва-Бритт ловко направляла разговор, они успели обсудить и погоду, и времена года еще до коктейля из креветок. В качестве главного блюда Морелль приготовил говяжье филе с картофельной запеканкой, а Агнес получила тарелку с веганской едой. Атмосфера становилась все приятнее, они болтали о том о сем, а Морелль так щедро подливал вино, что Анне пришлось несколько раз напомнить, что она сегодня за рулем, однако Морелля это не остановило, и он снова наполнил ее бокал.

Алекс оказался чудесным собеседником, с чувством юмора и заразительным смехом. Впечатление, которое он произвел на Анну в участке, сменилось более благоприятным. Может быть, дело было в вине, но они с Агнес чувствовали себя по-настоящему хорошо.

Выяснилось, что Морелль — увлеченный садовод. К концу третьей забавной истории о растениях Алекс поймал взгляд Анны и слегка закатил глаза, отчего понравился ей еще больше.

— Похоже, ты часто бываешь в спортзале, Алекс, — сказала она.

— Стараюсь. Когда девочки не у меня, хожу раза три-четыре в неделю. — Алекс машинально потрогал пустое место на безымянном пальце, и Анна тут же отметила, что начала играть с волосами. Черт, что она делает? Всерьез флиртует с недавно разведенным сыном своего предшественника, в первую же неделю на новом месте? Она опустила руку и выпрямилась. Решила не пить больше ни капли, сколько бы Морелль ни уговаривал.

— Александер был многообещающим борцом, — вставил Морелль. — Он чуть не вошел в олимпийскую сборную.

— Вот как! А в каком году?

— В 1992 году, готовился к Барселоне. Повредил колено прямо перед отборочными соревнованиями, а второго шанса уже не дождался. — Алекс пожал плечами. — К тому же я подался в строительство, нашел настоящую работу — тоже неплохо. Когда ты в последний раз слышала о шикарной жизни борцов?

Фраза прозвучала неестественно, словно на самом деле принадлежала кому-то еще, а глаза, в отличие от губ, не улыбались. 1992 год, через два года после случая в каменоломне, заключила Анна про себя.

Как и предсказывала Эва-Бритт, перед кофе Морелль принес фотоаппарат. Похожий на ту же эксклюзивную модель, что и у Агнес. Анна осторожно задумалась, кто же сделал Мореллю такой дорогой именинный подарок. Оказалось, правильный ответ — Бенгт Андерсон. Похоже, Элисабет Видье сказала правду — они с Хенри близко дружили.

Агнес села рядом с Мореллем и принялась привычными движениями показывать разные тонкости и настройки фотоаппарата. Анна сбегала в туалет, но там оказалось занято. Эва-Бритт показала ей лестницу, ведущую вниз.

— Налево, за занавеской.

Внизу оказалась комната для отдыха, обшитая сосновыми панелями. Два кожаных дивана, которым явно не один десяток лет, стеклянный столик и к нему — тележка для напитков, а также обязательный, слишком большой плоский телевизор на стене. Следуя указаниям Эвы-Бритт, Анна отвела бамбуковую занавеску и вышла в коридорчик. Запах подвала смешивался с ароматом моющего средства. Туалет оказался за первой дверью справа. Стены выложены зеленым кафелем, в углу душевая кабина, через еще влажное стекло виден синий флакон геля для душа. В шкафчике — крем для ног, блистер давно просроченного ипрена, вскрытая упаковка одноразовых бритв и баллончик дешевой пены для бритья. Анна устыдилась своего несколько чрезмерного любопытства, но убедила себя, что именно это качество делает ее хорошим полицейским. Любопытство, а также способность сомневаться. Она все больше убеждалась, что в словах Элисабет Видье есть смысл. Вдруг Морелль, при помощи своего закадычного друга Бенгта Андерсона, пытается подтолкнуть ее в определенном направлении. Заставить ее принять их версию о смерти Симона Видье. Тому может быть много причин. Самым простым и объяснимым казалось предположение, что раны, нанесенные трагедией, так до сих пор и не затянулись, и люди — ни жители поселка, ни четверо переживших ту ночь — не хотят снова вскрывать их. Но Анна никак не могла отмахнуться от того, как Элисабет Видье критиковала расследование, и от собственных подозрений. Возможно, Хенри Морелль потому так цеплялся все эти годы за свою должность, что хотел быть уверенным: правда о гибели Симона никогда не выйдет на свет божий.

На обратном пути Анна заметила, что дверь напротив туалета приоткрыта. В полоске света, падавшего из коридора, она заметила что-то вроде витрины с призами, не удержалась и заглянула. Помещение оказалось довольно большим; как и в комнате отдыха, разноцветные мозаичные окна здесь помещались прямо под потолком. В комнате царил полумрак, но в свете из коридора были видны с десяток коробок для переезда, составленных одна на другую; за ними стоял письменный стол и тумбочка с проигрывателем и двойным кассетником лет тридцати, не меньше. В глубине комнаты виднелась небрежно застеленная кровать. Пахло ковролином и мужскими духами “Курос”, отчего Анна тут же оказалась мыслями на вечеринке в честь окончания средней школы. Шарящие руки, вкус жвачки “Хубба-Бубба”. “Take my breath away” на вертушке проигрывателя.

Еще не успев зажечь свет и получить подтверждение своей догадке, Анна поняла, что, во-первых, это старая детская Александера Морелля и, во-вторых, он здесь живет.

Витрина была набита медалями, дипломами и кубками, в основном за соревнования по борьбе, хотя она нашла несколько других — школьные соревнования по легкой атлетике, середины 1980-х годов. За шкафчиком висели фотографии молодых мужчин в борцовской форме и со стрижками “маллет”. Александер был на всех фотографиях, и Анна констатировала, что в юности он отлично выглядел. Почти на всех снимках он улыбался и уверенно смотрел в объектив. На всех, кроме последнего. Здесь Алекс выглядел почти отсутствующим. Анна взглянула на год. 1991. Год назад погиб Симон Видье. А через год Алекс повредит колено и не попадет на Олимпиаду.

Полку с лазерными дисками под hi-fi заполнял рок восьмидесятых. “Bon Jovi”, “Europe”, Брайан Адамс. Подальше штуки потяжелее, вроде “Iron Maiden” и “AC/DC”.

В одном углу она обнаружила застекленный фотоколлаж. Юноши и девушки в белом и в студенческих фуражках. Подпись “Выпуск-1990”, увеличенные снимки младенцев, маленькие бутылочки шампанского, цветочные венки на шее. Белозубые улыбки, сияющие глаза. Снимкам было без малого тридцать лет, но Анна почти слышала, как скандируют ребята. “Гимназия позади. Мы кру-ты!”

Одна фотография была больше остальных. На ней Александер Морелль во взятом напрокат смокинге обнимал за талию фигуристую блондинку в платье со смелым вырезом. Анна предположила, что фотография сделана на студенческом балу и что молодая блондинка — подружка Алекса. Может быть, даже мать девочек?