Жертва - Наташа Купер

Деб начинала беспокоиться. Мэнди дышала гораздо медленнее обычного, на лице выступили капли пота. Хорошо хоть пот был теплый, а не холодный и липкий, как при агонии. На памяти Деб подобное происходило с Мэнди уже дважды, и всякий раз она принимала очередную дозу сразу же, как только могла до нее добраться.

Деб вытерла лицо девушки уголком простыни и оглянулась на дверь: четыре дюйма твердой стали, закрытые на запор до половины седьмого утра. Деб взобралась на верхнюю койку, чтобы приоткрыть окно и впустить в камеру побольше воздуха. От усилия заныли суставы рук и хрустнули колени, а ведь Деб всего сорок семь — рановато превращаться в развалину.

Под весом Деб двухъярусная кровать закачалась. Мэнди никак не отреагировала. Обычно она спала очень чутко, и, чтобы разбудить ее, Деб достаточно было повернуться с боку на бок или глубоко вздохнуть. Сейчас она с радостью услышала бы поток забористой брани, который обычно следовал за таким пробуждением.

Деб толкнула створку окна, однако та даже не сдвинулась с места. Тогда она просунула ладонь в узкую щель и поняла, что открывать окно не имеет никакого смысла. Ветра не было. Уличный воздух лизнул руку — горячий и влажный, как грязный язык.

Деб ступила на пол и осмотрелась по сторонам. Открыла воду и спускала ее в нержавеющий умывальник до тех пор, пока та не стала холоднее. Затем смочила полотенце Мэнди и выжала его почти досуха. Запах хлора раздражал Деб горло, руки уже ничего не ощущали. За последние дни она стала такой же грубой, как ее чувства и выражения, которые здесь употребляли.

Она снова вытерла Мэнди лицо и откинула с нее простыню. В лунном свете казалось, что по-детски худенькое тело девушки обтянуто второй кожей — светящейся и прозрачной, как пластиковая оболочка. Деб опять вспомнила о Кейт и с помощью выжатого полотенца стала обтирать тело Мэнди сильными, быстрыми движениями, невольно скопированными из какого-то старого фильма.

Руки Мэнди, вялые и отяжелевшие, бессильно падали на матрас, как только Деб отпускала их. Обеспокоенная, она ущипнула девушку за чувствительный участок кожи под предплечьем. Никакой реакции. Не зная точно, что она обнаружит, Деб приподняла Мэнди одно веко и увидела крохотный зрачок. Дыхание девушки стало сиплым и еще более замедленным.

«Наверняка передозировка, — подумала Деб, обмахивая лицо Мэнди влажным полотенцем. — Господи, неужели опять? Прошу тебя, пожалуйста. Только не это».

Вчера днем к Мэнди приходил посетитель, а значит, она вполне могла разжиться достаточным количеством героина, чтобы довести себя до такого состояния. Наверное, ее друг ухитрился пронести наркотик в тюрьму и передать его Мэнди под столом так, 8 что надзиратель ничего не заметил.

Деб взглянула на часы. Прошло всего четыре часа с тех пор, как она последний раз вызывала Вонючку Бетти, а та наорала на нее, обозвав истеричкой и велев не тратить зря чужое время. Даже после того как Деб провела здесь три года, она терпеть не могла вступать в конфликт с кем-либо из надзирателей, а Бетти была худшей из всех. Она обожала наблюдать за тем, как заключенные ссорятся и дерутся, и делала все, чтобы стравить их. Однако сейчас только она могла помочь Мэнди.

Деб подскочила к двери и начала барабанить в нее кулаками. В этом их крыле звонков не было, поэтому оставалось только стучать и кричать. Деб делала и то и другое, пока не охрипла и не отбила себе все ладони. На ее стук и крики никто не откликнулся. Она прислонилась раскалывающейся от боли головой к холодному металлу и стала ждать, когда в двери откроется маленькое окошко и Вонючка Бетти заглянет в камеру.

— Что стряслось, Дебора? — спросила она в прошлый раз. — Очередная истерика? Ты что, опять думала о дочерях? Мой тебе совет — не пытайся заменить их молодыми сокамерницами. Не поможет.

— Я не думала о дочерях, — перебила Деб, потому что иначе Вонючка говорила бы и говорила, пока не довела ее до белого каления.

— Забудь о детях, Дебора. Посмотри правде в лицо. Теперь твое место здесь и только здесь. Не забывай этого, если не хочешь отравить жизнь всем и каждому.

— Разве она и так не отравлена?

— Нет, если вести себя благоразумно. Большинство из приговоренных к пожизненному берутся за ум и живут спокойно. К тому времени как ты получишь досрочное освобождение — если вообще его получишь, — дочери не захотят иметь с тобой ничего общего. Так что забудь о них прямо сейчас, не откладывая. Не трать время зря. Не думай о том, как ты виновата перед ними.

«Я знаю, знаю, знаю, — мысленно повторяла Деб. — Она снова пытается меня завести. Я ни в чем не виновата. Я не виновата, что попала сюда. У девочек есть Адам. Он прекрасный отец. С ними все будет в порядке. Главное, чтобы они никому, кроме него, не доверяли. Господи, лишь бы с Кейт ничего не случилось».

— Помогите! — снова закричала она. — Пожалуйста, помогите!

Деб стучала в дверь изо всех сил, но звук получался глухой и слабый. Она посмотрела на руки и заметила, что на ребрах ладоней — между мизинцем и запястьем — появляются кровоподтеки. Кожа горела огнем, мышцы под ней болезненно пульсировали.

Деб оглянулась на Мэнди и опять стала колотить в дверь, не обращая внимания на боль, которая отдавалась в пальцы и кисти рук.

— Мать честная, да заткнись же ты наконец! — прокричал кто-то хриплым голосом.

— Что там такое?

— Деб орет. Спятила, наверное.

— Ну так пускай ей пасть заткнут. Спать охота.

— Помогите! — закричала Деб. — Позовите сюда кого-нибудь! Мэнди плохо! Совсем плохо! Может, с сердцем что-то, или с почками, или с головой. Ей нужен врач. Скорее!

Послышался негромкий металлический скрежет, и Деб всем телом почувствовала вибрацию — в замке несколько раз повернули ключ. Она устало оторвалась от двери, и та сразу же раскрылась.

— Что тут происходит? — громогласно поинтересовалась Вонючка Бетти, как будто она не стояла все это время под дверью, молча наслаждаясь беспомощностью Деб. — Ты все крыло перебудила, глупая девчонка.

Деб, ничего не ответив, прислонилась к стене и показала на нижнюю полку двухъярусной кровати.

— Не трогай ее, — сказала Бетти. — Сейчас доктора позову.

У Деб подогнулись колени. Она сползла вниз по стене, чувствуя, как задирается ночная рубашка, и села на корточки. От крашеной кирпичной кладки шла прохлада, она успокаивала, пока Деб вдруг не подумала, сколько несчастий успели впитать эти стены — сколько несчастий, ненависти и злобы.