Сокрытые лица - Сальвадор Дали Страница 73

3. До конца войны ему запрещено общение с семьей и друзьями. Он сохраняет в полной секретности места укрытий и личности его командования и товарищей. Он понимает, что любое нарушение этого правила карается смертью.

4. Он подтверждает понимание, что никакую специальную помощь своей семье, способную вызвать зависть и предательство соседей, он оказывать не может.

5. Он знает, что никаких обещаний о регулярной оплате он получить не может, что его содержание и даже вооружение не гарантированы. Он подтверждает понимание, что любая мелочь, которую он получает, добыта и выдана постоянными усилиями, ценой огромных трудностей и крайней опасности для всего командования и связных. Он уважает частную собственность и жизни французов, союзников и простых граждан не только потому, что существование партизан зависит от взаимопонимания с населением, но и потому что партизаны – элита страны, и должны служить примером и доказательством того, что смелость и честность у подлинных французов всегда идут рука об руку.

6. Обеспечение партизанам питания и одежды могут вынуждать нас назначать мародерские налеты на лавки, на вишистскую полицию и даже на их склады продовольствия и обмундирования из государственной помощи или для заключенных.

Эти экспроприации сводятся к самому необходимому для выживания членов движения и осуществляются людьми, тщательно отобранными за их высокую нравственность. Как только нам это позволят поставки оружия, такие операции будут производиться исключительно в отношении резервов оккупационной армии.

7. Естественно, нет никакого различения по религиозным или политическим убеждениям среди добровольцев. Католики, протестанты, мусульмане, иудеи или атеисты, роялисты, радикалы, социалисты или коммунисты – мы рады всем французам, желающим воевать против общего врага. Доброволец клянется уважать мнения и верования своих товарищей. Терпимость – одна из высочайших добродетелей француза, и только прислужники Гитлера попытались внедрить во Франции фанатизм. Партизан не только уважает мнения и верования своих товарищей, но преданный друг им, брат по оружию. От этого зависит общая безопасность и лишь это может сделать сносной жизнь в укрытиях Сопротивления.

8. Доброволец-партизан будет вооружен, только когда его выдержка, навыки и дисциплина сделают его достойным получения нашего малочисленного и, следовательно, очень ценного оружия. Он должен тщательно заботится о своем оружии, содержать его в безупречной чистоте, всегда держать на себе или под рукой, кроме тех случаев, когда сдает его оружейнику лагеря.

Потеря оружия карается смертью. Это суровое, но необходимое для общей безопасности наказание.

Доброволец блюдет свое имущество и свое тело в посильной чистоте. От этого зависит его моральное и физическое здоровье, драгоценное для безопасности нации.

Каждый партизан – враг маршала Петэна и подчиняющихся ему предателей.

– Такие у них правила, такой закон, – сказал Мартан с гордостью.

– К чему мы катимся? – вздохнул Жирардан, тронутый, но и обеспокоенный. – Удастся ли нам избежать после всего этого еще и гражданской войны?

– Пошли с нами, – сказал Мартан, когда Жирардан дочитал все и вернул документ, а Мартан аккуратно сложил его вчетверо и засунул обратно, к себе в записную книжку.

– Куда? – спросил Жирардан.

– На чердак по соседству. Выходить на улицу не придется. Мы с братом построили лаз.

Жирардан вопросов больше не задавал. Следуя за старшим братом, он забрались на чердак их дома. Там, через дверь, скрытую в кладовке, забрались в деревянный проход, по которому доползли на четвереньках к дому рядом. Мартан выстучал условный сигнал и добавил:

– Это Мартан!

Дверь открылась. В комнате оказалось пятеро мужчин, они курили, а открывший им держал в руке ружье. Мартан-старший усадил Жирардана.

– Надо подождать, пока вожак закончит, – сказал он.

Пока ждали, Пьер Жирардан не мог отвести глаз от человека с ружьем, который уселся совсем рядом с видом скромным и стыдливым. Чувствуя, что на него смотрят, он не осмеливался поднять на поверенного взгляд. У человека с ружьем была сырая копна волос, полностью скрывавшая уши, с прямым пробором посередине, из-за которого его прическа напоминала женскую. Все лицо его было воспалено и изрыто и присыпано серно-желтой пудрой. Измаранная рубаха – штопаная и до того грязная, что ее будто сработали из гнилого мха и отбросов. К груди присохли остатки спагетти. Но стоило встретиться с ним глазами, становилось ясно, что это самые красивые синие глаза на свете, глаза невинного, чистой души, – и в тот же миг понятно, что под навозом скрыто сокровище золотого сердца. Другие партизаны, напротив – и несмотря на бедность, – одеты были аккуратно, с галстуками, и все утром побрились. Их вожак что-то писал за небольшой мраморной стойкой, защищая руку от холода камня, подложив под нее листок розовой промокательной бумаги, сложенной вдвое, и сдвигал ее по ходу письма, придерживая мизинцем. Этот человек только что осудил на смерть одного из своих товарищей – тот потерял оружие. У вожака партизан были коротко стриженные каштановые с проседью волосы до середины лба, и было ему всего четырнадцать. Когда он закончил писать, Жирардан подошел к нему. Вожак выпрямился и с сердечностью протянул ему руку.

Когда разговор завершился, Пьер Жирардан, по-прежнему в сопровождении Мартана, вернулся на четвереньках по деревянному лазу, выбрался из кладовки и спустился в хлев. Там он обнаружил Соланж де Кледа и Жени – те принесли перьевые подушки и с помощью Мартана-младшего усаживали поудобнее старуху. Жирардан едва поприветствовал Соланж и сразу бросился шептать ей на ухо возбужденно:

– Идемте со мной. Здесь нельзя оставаться ни секунды. Это опасно для всех нас. Прошу, скажите Жени, чтобы немедля шла с нами.

Жирардан взял Соланж под руку и открыл над ней громадный розовато-лиловый зонт, дабы защитить ее черную вязаную накидку. Когда они вернулись в обеденную залу Мулен-де-Сурс, Жирардан сказал ей:

– В Верхнюю Либрё пришел кое-кто из партизан; один их вожак только что попросил меня о встрече с вами. Я не мог отказать, ибо этот вожак – не кто иной, как ваш сын.

– Жан-Пьер – здесь? – воскликнула Соланж. – Когда я его увижу?

– Когда он вернется из короткой вылазки, в День Всех Святых, сразу после обеда. Я подумал, это даст мадам время, если она пожелает, поучаствовать в шествии. Тем же утром похоронят папашу Мартана. Нам удалось отложить погребение на пару дней – это поможет нам добраться на кладбище пораньше и спрятать все планы в держалках для свечей.

– Жан-Пьер здесь! – повторила Соланж, прижимая руки к груди.

Утром Дня Всех Святых паломничество в обитель Сен-Жюльен началось благоприятно, без дождя, хотя небо по-прежнему не прояснилось. В полдень Соланж де Кледа, сидя напротив виконта Анжервилля, отделенная от него всей ширью большого круглого стола, доедала в молчании приправленный розмарином постный суп с хлебными корками, в котором дрожали крохотные капли жира. Ложка Соланж безутешно скребла по тарелке, и д’Анжервилль поднял голову.