Лоредана. Венецианская повесть - Эмилио Мартинес-Лазаро Страница 53

Вторая маска. Пьетро Мочениго: Господа, какая это была прекрасная речь — я бы сказал, проповедь, — и произнесена с трогательной человечностью и добротой. Но я не могу избавиться от мысли, что она не имеет практической пользы и склоняет нас на уступки заключенному. В ней нет ничего осуществимого. Мы, Совет Десяти, собрались здесь не во имя теорий и благотворительности. Мы люди практические. Это наша работа. Мы столкнулись с непосредственной смертельной угрозой. У нас есть вооруженные враги в городе и на материке. Здоровье и благополучие нижнего города не входит в сферу деятельности Совета Десяти. Ни в коей мере! Эти дела находятся в ведении Сената и Большого Совета. Наша задача, и это единственная наша задача, заключается в том, чтобы обеспечивать безопасность государства: выслеживать заговоры, уничтожать секты, карать все преступления против общественного порядка. Мы являемся — да, являемся, — солдатами, шпионами, стражами, обвинителями, суровыми судьями, палачами и хранителями мира. Мы не философы. Мы не сестры милосердия. Этот ренегат-священник — демон, и он хитрее любого из нас. Не стоит заблуждаться относительно этого. Поэтому нам не нужно его ясное сознание, нам нужно, чтобы он был в ужасе, и мы не можем позволить себе хитростей, уговоров и улещиваний. Хитрость — это его профессия. Он заговорит только в щипцах и под молотками. Все это время монах водил нас за нос. Он распространялся о своей мистической ерунде добрых два часа, и мы все еще почти ничего не знаем о планах и руководителях секты.

Третья маска. Бартоломео Градениго: Господа, позвольте мне. Напротив, мы знаем многое. У нас есть имена тридцати пяти дворян, купцов, священников, юристов, одного кондотьера и нескольких патрициев с материка. Кроме того, несмотря на то, что этот монах не называл имен, от него мы получили больше сведений о принципах организации Третьего Города, чем от любого другого пленника. Францисканец, первый монах, Дольфин Фальер, болтал без умолку, но противоречил сам себе на каждом шагу. Мне хотелось дать ему пощечину или хорошенько его встряхнуть.

Брат Орсо молод, возможно, слишком молод, но Мочениго назвал его умным демоном. Почему нам не пришло в голову, что он сам может быть главой Третьего Города? […в комнате ропот и волнение] Если так, вот вам еще одна причина повременить с каленым железом. Как говорит Дандоло, от этого человека можно еще многое получить умеренными средствами.

Мочениго совершенно прав, настаивая, что мы — когти и зубы, а не реформаторы этой Тишайшей Республики. Но все же не будем забывать, что мы еще и советники Сената, и в этом деле на нас действительно лежит огромная ответственность. Через пару дней я советую вам настоять на том, чтобы Сенат взялся за рассмотрение недугов нижнего города.

Четвертая маска. Андреа Барбариго: Господа, позвольте. Мы подошли к тому моменту, когда, я полагаю, компромисс возможен и необходим. Разрешите мне внести предложение.

Простите, если повторяюсь, но я должен снова сказать, что до сих пор мы постыдно избегали вопросов об отношениях заключенного с госпожой Лореданой Контарини. Каждый из нас понимает почему. Вы знаете, господа, я не из тех, кто привык стесняться в выражениях. Итак, долго ли еще мы будем ставить частные интересы и опасения выше общего блага? Разве мы забыли, что мы — Совет Десяти? В сложившихся обстоятельствах нам просто необходимо добраться до самого сердца этого кровавого заговора. Связь брата Орсо с госпожой Лореданой — вопрос болезненный — я имею в виду, для него. Поэтому, если мы сейчас сосредоточим наше расследование на этой связи, я не сомневаюсь, что всплывут новые факты и подробности.

[Опущено]

Десять: Брат Орсо Венето, где и когда ты впервые встретил госпожу Лоредану Лоредан Контарини?

Орсо: Мои господа, я встретил эту даму прошлым апрелем, когда меня позвали к ее сестре, которая была очень больна. Я должен был молиться вместе с умирающей и пытаться утешить ее.

Десять: Но большинство твоих прихожан из нижней Венеции, кто же пригласил тебя в дом Лореданов?

Орсо: Приглашение поступило через монастырь. Мне сказали, что это связано с какими-то нашими обязательствами, но я не думаю, что звали именно меня.

Десять: На протяжении какого времени и как часто ты ходил в этот дом?

Орсо: Я ходил почти каждый день на протяжении трех недель, до самой смерти госпожи. Каждый день я проводил с ней около получаса.

Десять: С кем — с ней?

Орсо: С умирающей, конечно, с госпожой Квириной.

Десять: Конечно, не с госпожой Лореданой… но какие отношения связали тебя с этой дамой, младшей сестрой?

Орсо: Она обычно была дома. Она или служанка открывали мне дверь, а потом провожали…

Десять: Мы спросили тебя об отношениях, монах, а не о том, кто открывал тебе дверь.

Орсо: Мои господа, я стал знакомым этой дамы. Почти ежедневно мы обменивались с ней несколькими фразами о здоровье госпожи Квирины.

Вторая маска: А ты когда-нибудь видел в доме прокуратора, сира Антонио?

Десять: Итак, заключенный?

Орсо: Да, мои господа, я видел его четыре или пять раз, и еще несколько раз слышал его голос.

Вторая маска: А прокуратор когда-нибудь давал тебе поручения?

Орсо: Никаких, господа. Он заговорил со мной лишь однажды, чтобы поблагодарить за услуги.

Десять: Что произошло после того, как госпожа Квирина умерла? Ты случаем не продолжал встречаться с госпожой Лореданой?… Ты слышал вопрос?

Орсо: Да, мои господа. Я стал исповедником госпожи Лореданы. Она приходила ко мне в Сан-Доменико-ди— Кастелло.

Десять: Исповедником? Это большая перемена в жизни дамы, не так ли? Что заставило ее отказаться от своего прежнего исповедника и обратиться к тебе?

Орсо: Наблюдая за тем, как я общался с ее сестрой, я полагаю, она прониклась доверием к моим советам и почувствовала, что может мне открыться.

Десять: Деликатный вопрос, да, брат Орсо? Чувствуешь уколы совести, не так ли? И скажи-ка, после смерти госпожи Квирины как часто госпожа Лоредана приходила к тебе… на исповедь?

Орсо: Довольно часто, но я бы сказал, что в пределах разумного — иногда даже несколько раз в неделю.

Десять: Давай-ка поворошим твою память немного, сир монах. Не случалось ли это каждый день?

Орсо: Да, мои господа, но не дольше нескольких минут. У меня было слишком много других обязанностей.

Десять: Что ты говоришь! Несколько минут исповеди в день? Это столь необычно, что кажется почти — как бы сказать? — сомнительным.

Орсо: Бывают исключительные случаи.

Десять: У тебя на все найдется ответ, не так ли? Тогда ответь на такой вопрос. Разве принято перебирать мелкие грехи каждый день? А? Да и какие могли быть грехи у такой достойной дамы, чтобы она исповедовалась ежедневно?

Орсо: Мои господа, вы знаете, что мне нельзя нарушать тайну исповеди.