В случае счастья - Давид Фонкинос

I

Работа Жан-Жака представляла ограниченный интерес. Он был чем-то вроде советника в чем-то связанном с деньгами и движением денежных потоков. Для подобной деятельности требовалась главным образом крепкая шея, чтобы вертеть головой. В офисе было много компьютеров и мужчин при галстуках. Мужчин, которые утром в один и тот же час садились в метро, а вечером, обливаясь потом, ехали по домам. Фирма располагалась в небоскребе, верхний этаж которого занимал шеф. Но после событий 11 сентября он принял решение перевернуть иерархическую пирамиду. Отныне мелкие сошки любовались незабываемым видом на Париж. Осуждать нововведение никто не рискнул, но многих служащих оно повергло в смущение: когда единственная цель жизни – подниматься все выше, решиться спускаться довольно сложно.

Лучший друг Жан-Жака, Эдуард, был по совместительству его ближайшим коллегой. Карикатурно-самоуверенный, он являл собой ходячую картину процветания. Заключив сделку, немедленно вскакивал и водружался на стол. Все должны быть в курсе его успехов. Он всегда готов был устроить выпивку под конец дня, чокаться с кем попало и создавать то натужное веселье, когда говорить можно только о работе. Несмотря на все публичные чудачества, это был на редкость заботливый друг. Их дружба с Жан-Жаком началась в трудный период, когда Эдуард разводился с женой. Его семья разваливалась самым жалким образом, с адвокатами и свидетелями обвинения. С годами ситуация в корне изменилась. Эдуард превратился в холостяка, одержимого жаждой обольщения. Он навещал детей и постоянно баловал их. А в остальное время волочился за женщинами. Его бесконечные признания лились в уши Жан-Жака мешаниной женских имен и сексуальных поз. Жан-Жак, за отсутствием столь насыщенной жизни, чувствовал себя неполноценным и старался избегать подобных разговоров. Эдуард заметил неладное и решил немедленно прояснить обстановку:

– А как у тебя с Клер?

Жан-Жак ответил, что все прекрасно, но тон его звучал как рояль, побывавший в руках у грузчиков. Правда, сказать, что все плохо, он тоже не мог. Его отношения с Клер канули в зазор между этими двумя оценками любви.

– А в смысле секса?

Тут он уже не знал, что ответить. Эдуард вынес окончательный вердикт: другу нужно завести любовницу. Именно в эту минуту Жан-Жак впервые подумал, что вполне способен изменить Клер. Спасаясь от горькой мысли, он немедленно укрылся в одном из самых своих дорогих воспоминаний. Эдуард прервал его:

– Женеву вспоминаешь?

Значит, он настолько предсказуем, что любой может читать его мысли. На лбу медленно выступала испарина. Он пытался представить, как станет лгать жене. Перед его глазами возникла, как живая, эта неведомая любовница. Почти чудовищное воплощение всех его фантазмов, причудливая смесь всех женщин, что хотя бы на миг понравились ему за последние двадцать лет. Смешно, но Жан-Жак уже заранее чувствовал себя виноватым. Он старался утешиться мыслью, что нельзя вечно хранить верность, и все равно его бил озноб. Для него эта затея никогда не будет безобидной. Он уговаривал себя, доказывал себе, что влечение к другой женщине неизбежно, как неизбежен распад его семьи. Клер, конечно, поймет, не стоит волноваться. Все совсем не так, как если бы он ей изменил в первые месяцы брака; с годами адюльтер становится законным. Может, она и сама заведет любовника. Или уже завела? Женщины всегда опережают мужчин, разве что умирают позже.

Спустя несколько месяцев Жан-Жак уже встречался в гостинице с Соней. И не первый раз. Он даже не подозревал, сколько новой, неожиданной энергии подарят ему объятия другой женщины. Таким счастливым он не был много лет. Ему хотелось жить и дышать; тогда-то ему и опротивели лифты. Он понимал, чем опасна подобная эйфория, и чувствовал себя ужасно смешным в шаблонной роли неверного мужа. По дороге домой он старался пройтись, как будто ночные блуждания могли стереть с его лица длиннейший след блаженной улыбки. На парижских улицах, под взглядами прохожих, у него возникало безумное ощущение, что все знают, чем он только что занимался. После любви всегда чувствуешь себя пупом земли. Но ощущение было не таким уж нелепым. С недавних пор за ним в самом деле следили.

II

Путь к женщине лежит через ее волосы. Волосы у Клер струились размытой, мягкой волной; они словно жили сами по себе. Цвета они были тоже переливчатого, напоминающего радужку младенца. Они невольно приводили на память некоторые хорватские верования; согласно этим верованиям, о важных событиях в жизни женщины можно судить по волосам.