В тени старой шелковицы - Мария Дубнова Страница 41

«К Вам, как Председателю Верховного суда Союза ССР, которому Партия, Правительство и великий Сталин доверили руководить высшим судебным органом Страны Советов, лично к Вам я обращаюсь по поводу одного безобразного случая в судебной практике, когда меня, абсолютно и совершенно невиновного человека (к тому же тяжело больного) дважды судили по одному и тому же делу и приговорили: первый раз к двум годам лишения свободы без поражения в правах, а во второй раз к десяти годам лишения свободы, с конфискацией всего имущества и последующим поражением в правах на пять лет, причем моя полная и абсолютная невиновность легко доказывается с математической точностью».

Так начинается 24-страничная жалоба Соломона Хоца, написанная им на имя председателя Верховного суда Союза ССР А. А. Волина в колонии для инвалидов города Боброва Воронежской области 3 августа 1952 года.

Вкратце история его гибели такова.

Соломон Хоц был назначен главным бухгалтером Липецкого тракторного завода (ЛТЗ) в августе 1946 года. Чтобы навести порядок в бухгалтерских расчетах, дирекция ЛТЗ приобретает на Московской фабрике механизированного счета МПС тридцать восемь устаревших счетно-вычислительных машин «Мерседес», ремонтирует их, и с сентября 1947 года работа бухгалтерии налаживается.

Однако в 1948 году начинается борьба с космополитами, в стране разворачивается кампания по искоренению низкопоклонства перед Западом, и главного бухгалтера завода Соломона Хоца обвиняют в том, что он купил неработающие импортные машинки, чем причинил серьезный ущерб государству. Во время проверок были выявлены нарушения в работе бухгалтерии, допущенные в 1943—1944 годах, и в них тоже обвинили Хоца, который в это время работал в Омске и Коломне. В июне 1949 года Соломон Хоц был арестован.

Не назначив технической экспертизы и основываясь на показаниях эксперта, который никогда не работал на заводах и ничего не знал о машинизированном бухгалтерском учете, суд приговорил Хоца в октябре 1950 года к двум годам лишения свободы без поражения в правах по статье 111 («халатность»). Отсидев срок в Липецкой тюрьме № 6 и в Липецкой исправительно-трудовой колонии № 33, в июне 1951 года Соломон Хоц вернулся домой, к семье.

Через две недели после возвращения у него случился гипертонический криз, а в сентябре 1951 года – инфаркт. В декабре 1951 года Соломон Хоц был признан инвалидом.

В это время дело Хоца повторно затребовали к рассмотрению. 28 декабря 1951 выездная сессия Воронежского областного суда, не добавив ни одного нового эпизода, приговаривает Хоца к десяти годам лишения свободы и пяти годам поражения в правах с конфискацией всего имущества. В тот же день он был взят под стражу в зале суда и этапирован в колонию для инвалидов города Боброва Воронежской области, где умер от инсульта в ноябре 1952 года.

В результате реорганизации работы бухгалтерии ЛТЗ, проведенной С. Хоцем, была ликвидирована многолетняя неразбериха в аналитическом бухгалтерском учете; ускорена и качественно улучшена обработка бухгалтерских документов; подготовлены квалифицированные работники, и все нововведения сэкономили госбюджету 240 тысяч рублей в год. Таким образом, на ЛТЗ был создан единственный на всю Воронежскую область цех механизированного учета, о чем с гордостью написала областная газета.

Сохранились письма, написанные Соломоном Хоцем из Липецкой исправительно-трудовой колонии № 33, где он находился с 20 января по 4 июня 1951 года, и Бобровской инвалидной колонии ИТК-3, куда он попал в январе 1952 года и где умер.

Он не был героем и борцом с режимом, мой дед. Если судить по письмам, то Соломон был довольно занудным, тяжелым в общении и упрямым, не пронзал остроумием и часто не замечал очевидного.

Однако он умел договариваться и устанавливать «свои» отношения и с заключенными, и с тюремным начальством. Цензор разрешал ему отправлять «лишние» письма, его принимал начальник тюрьмы, люди из санчасти подсказывали ему хитрый, но официальный путь для освобождения по болезни.

Соломон, не имея юридического образования, но обладая шахматным математическим мышлением, ухитрился так составить жалобы десяти заключенным колонии для инвалидов, что шестеро из них были освобождены, а двоим скостили срок. Интересен эпизод, о котором дед упоминает в письме. Один из его «клиентов», выйдя на свободу, в благодарность передал Соломону «белых деревенских пирогов и 200 штук сырых яиц», с хранением которых он измучился. Мне не понять, почему дед не поделился этими яйцами с другими заключенными. Вряд ли он придумал этот эпизод, чтобы рассмешить родных, – дед не отличался остроумием. Но почему нужно было давиться в одиночку? Возможно, иное распределение «гонорара» разрушило бы выстроенную Соломоном систему отношений, но это лишь предположение.

В защиту деда можно сказать, что он никогда не был жадным, – в семье сохранились воспоминания о его даже избыточной щедрости. В других письмах, которые здесь не приводятся, он просил родных привезти довольно много вещей для своих сокамерников.

Из его писем можно узнать что-то о жизни в колонии. Например, там показывали кино, и Соломон смотрел «Встречу на Эльбе». В стационаре работало радио, и заключенные слушали трансляции из Москвы. В колонии проходили турниры по шахматам, Соломон даже выступал с шахматными лекциями. В колонии для инвалидов была «кухня-столовая», куда можно было сдавать в своей посуде сухофрукты и «получать готовый, вкусный компот».

В письмах Соломона соседствуют поздравления с еврейской Пасхой и Первомаем, он мог процитировать Тору – и тут же вспомнить слова Ленина или Сталина. Вряд ли это делалось только для умиротворения цензора – дед не был большим конспиратором. Думаю, что в его голове священные тексты и фразы вождей могли сосуществовать без взаимного унижения. Интересно, однако, что высказывание Ленина о шахматах, которое приводит Соломон: «На квадрате шахматной доски выковывается упорная воля к победе», подтвердить не удалось. Возможно, эту «ленинскую мысль» дед придумал сам, чтобы притупить бдительность цензуры, потому что одновременно он спрашивал, когда в этом году еврейская Пасха и по-прежнему ли папаша ходит в синагогу. В письмах можно найти и обещание научить сына «еврейскому языку», чтобы читать вместе «знаменитого еврейского писателя» Шолом-Алейхема, и вкусное перечисление всех символов праздничной и спокойной жизни: афикоман, кнейдлех, нахес…

В разгар борьбы с космополитами, из тюрьмы и колонии дед продолжал вести «еврейские разговоры» с детьми, не желая отказываться от главного стержня своей жизни. В предынфарктном состоянии, с давлением 250 на 125, диабетик, теряющий сознание от отсутствия сахара, он не сломался, не сдался и не впал в отчаяние. Находясь в лагерной больничке, он продолжал составлять жалобы и руководил адвокатами, скрупулезно и дотошно перечисляя, какие документы и у кого необходимо затребовать, чтобы «с математической точностью» доказать его, Соломона, полную невиновность.