По Рождестве Христовом - Василис Алексакис

Вторник, 7 марта 2006 года. Православная церковь чтит сегодня память Лаврентия Мегарского, Ефраима и Евгения. Ни о ком из них ничего не знаю. Но могу предположить, что они жили в одно время, раз их поминают в один день. Мысленно вижу всех троих посреди римской арены, в самый полдень. Святые редко умирают в своей постели, от старости. Ефраим стоит посредине, держа остальных за руки, чтобы вдохнуть в них мужество. Хотя, похоже, их ничуть не впечатляет рев диких зверей, доносящийся из-за железной решетки. Чернь теряет терпение. Гремят трубы. Цезарь слегка кивает. Медленно, с долгим скрежетом поднимается решетка. Я наблюдаю зрелище сквозь щели в деревянной трухлявой двери. Из-за моего малого возраста легионеры не обращают на меня никакого внимания. Скоро я побегу к матери Ефраима, сообщить дурную весть.

На левой стороне моего письменного стола возвышается стопка книг, посвященных горе Афон. Некоторые написаны монахами, другие историками. По большей части это тома в твердом переплете, черном или синем. Быть может, читая их, я обнаружу, кто такие были Лаврентий, Евгений и Ефраим. Я не спешу это узнать. Я уже заглянул в два-три тома, но прилежно, как меня просила хозяйка дома, Навсикая Николаидис, еще не изучил ни один.

Она сообщила мне о своем интересе к Святой Горе как-то вечером, две недели назад. Мы сидели в большой гостиной, освещенной одной лишь настольной лампой. Я придвинул ее к моему креслу, чтобы лучше видеть текст, который читал Навсикае вслух. Это была «Книга императрицы Елизаветы» Константиноса Христоманоса, издания 1929 года. Я как раз закончил главу и собирался пожелать хозяйке спокойной ночи.

— Останьтесь еще на минутку, пожалуйста, — сказала она. — Я хочу попросить вас о большой услуге.

Когда Навсикая Николаидис собирается сказать что-то важное, она слегка понижает голос. Эти слова она произнесла чуть слышно, наклонившись ко мне.

— Я бы хотела, чтобы вы разузнали побольше о горе Афон, выяснили все, что возможно, о монахах и монастырях. Я оплачу вам необходимые книги и вознагражу за труды. Думаю, вам будет довольно легко собрать эти сведения, учитывая, что вы знакомы с историей Византии.

Несмотря на то что мы живем под одной крышей уже пять лет, она упорно обращается ко мне на «вы». Не думаю, что она относится ко мне с меньшей симпатией, чем к Софии, своей домработнице, которой «тыкает». Возможно, она удостаивает меня множественного числа из-за того, что я студент. Г-жа Николаидис питает глубочайшее уважение к университетскому образованию.

Я предупредил ее, что лекции по византийской истории у меня были только на втором и третьем курсах и что изучение текстов того периода дало мне не так уж много, поскольку большую часть времени мы посвятили расшифровке почти нечитаемых рукописей.

— Византия меня никогда особенно не увлекала, — добавил я. — Запомнилось только, какой ужас царил тогда в судилищах. Людей при допросе нещадно пороли кнутом, в ремни которого вплетался свинец. По полу кровь ручьями текла. А если кто имел несчастье зевнуть во время суда, ему грозило немедленное изгнание из города… Что касается Афона, знаю только, что первые монастыри были там построены тысячу лет назад, в конце десятого века.

Она выпрямилась, насколько это может сделать женщина ее возраста, откинулась на спинку кресла и помолчала. Я посмотрел на ее тонкие пальцы, оставшиеся удивительно молодыми, на красивое кольцо с тремя алмазами, с которым она никогда не расстается. Ее просьба изрядно заинтриговала меня, поскольку до сегодняшнего дня г-жа Николаидис не проявляла ни малейшего любопытства к монашеской жизни. Ни разу мы не говорили с ней о православии, хотя оба родом из весьма святого места, с острова Тинос. И в большом книжном шкафу в гостиной, откуда я беру книги, чтобы читать ей, нет ни житий святых, ни писаний Отцов Церкви. Хотя в ее спальне есть византийская икона, образ святого Димитрия. Я заметил ее в тот единственный раз, когда вошел туда, чтобы выгнать кошку, залезшую через окно. Моя хозяйка ужасно боится кошек. Даже поручила мне кидать в них камнями.

— Если они повадятся в наш сад, мы пропали! — регулярно напоминает она.

«Может, она молится вечером, перед сном», — подумал я. Из кухни, где София смотрела телевизор, донеслось несколько выстрелов. Г-жа Николаидис повернула голову в сторону коридора и сразу же после этого прервала молчание.

— У закрытых обществ есть свои секреты. Я бы хотела, чтобы вы выведали и их тоже. Что за люди афонские монахи, откуда они, где берут средства? Вопрос только в том, располагаете ли вы малой толикой времени и хотите ли заняться этой работой.

Я чуть было не признался ей, что не имею ни времени, ни желания заниматься этим.

— У меня в этом семестре только один предмет — досократическая философия. Но надо еще написать курсовую работу, а я пока даже тему не подобрал.

— Тогда не будем больше об этом говорить. Не прощу себе, если вы из-за меня примете неправильное решение.

Ее учтивость побудила меня проявить больше сговорчивости. «Ведь не могу же я отказать ей в помощи».

— Я совсем не прочь прочитать несколько лишних книг, — уверил я ее. — Как скоро вам нужны эти сведения?

Она оживилась и, снова наклонившись ко мне, сказала:

— Как можно скорее! Не подумайте, будто я нетерпелива. Просто в моем возрасте неосторожно откладывать что-либо на потом.

С несвойственной ей торопливостью, опасаясь, быть может, как бы я не передумал, она достала из кармана платья новехонькую бумажку в пятьсот евро и вручила мне. У меня вдруг мелькнуло подозрение, что она намеревается оставить свое состояние монахам. «Видимо, хочет получше узнать своих будущих наследников».

Проходя через кухню, я обнаружил, что София смотрит вовсе не телесериал, как я думал, а вечерние новости. Сообщила мне, что американцы опять бомбили Ирак.

— Не жди, что Навсикая тебе что-нибудь оставит, — поддразнил я ее. — Она все собирается отдать афонским монахам!

София не ответила. Ее не пронять никакой шуткой, ничем не рассмешить. Она смотрит на жизнь разочарованным взглядом и обращает внимание только на то, что способно питать ее мрачное настроение. В каком-то смысле дурные вести радуют ее больше, чем хорошие. Я вышел в сад через кухонную дверь. Я живу в глубине усадьбы, в маленьком домике с кухней и ванной комнатой, где когда-то жил садовник.

На следующее утро, поскольку мне совершенно необходимо было съездить в центр, чтобы купить «Словарь досократической философии», издание Афинской Академии, я сделал крюк через книжный магазин на улице Зоодоху-Пиги, специализирующийся на религиозной литературе. Нехотя переступил порог, словно ребенок, которого силком тащат в церковь. Многочисленные обложки были иллюстрированы репродукциями византийских икон, по большей части образами Христа и Богоматери. Я не удивился, наткнувшись у входа на канделябр с зажженными свечами. Продавщица, женщина лет сорока с седоватыми волосами, напоминала монахиню. Может, из-за того, что была одета в черное. Однако я изменил свое мнение на ее счет, когда она вышла из-за кассы. На ней были элегантные туфельки на высоких каблуках, да и сами ноги выглядели отнюдь не безобразно. «Это любовница митрополита Коринфского», — подумал я.