Молчание - Сюсаку Эндо Страница 37

Но Родригес пропустил мимо ушей колкости переводчика. Сейчас его занимало другое: среди запахов монастырских жилых покоев - аромата курительных палочек и японской еды - его нос уловил нечто чуждое этому месту. Пахло вареным мясом. Родригес так долго постился, что стал чувствителен к едва различимому запаху мяса.

Вдалеке раздались шаги. Кто-то шел по длинному коррид ору.

- Ну, догадались?

Священник похолодел. Впервые за весь этот день он кивнул переводчику. У него невольно задрожали колени. Родригес знал, что наступит час этой встречи, но не ожидал, что она состоится в подобном месте.

- Пора вам обоим встретиться, - наслаждаясь смятеньем Родригеса, сказал переводчик. - Это приказ губернатора.

- Иноуэ?

- Да. И он тоже искал встречи с вами.

За пожилым монахом в дверях, потупившись, появился Феррейра. Он был в черном кимоно. Коротышка-монах шествовал, важно выпятив грудь. Рядом с ним рослый Феррейра казался униженно-подобострастным. И походил на упирающегося мула, которого хозяин тащит силком на веревке.

Монах остановился, и Феррейра, окинув взглядом Родригеса, сел, скрестив ноги.

- Падре, - дрожащими губами выговорил Родригес. - Падре!

Феррейра взглянул на него исподлобья. На его лице промелькнула виновато-угодливая улыбка, но уже в следующее мгновение он с вызовом вскинул голову и посмотрел прямо в глаза Родригесу. Тот искал и не находил слов. Сердце сжало отчаяние: любые слова будут ложью. К тому же ему не хотелось тешить жадно прислушивающихся японцев. Щемящая нежность, тоска, гнев, печаль, ненависть, боль - все сплелось, все смешалось в его душе. «Зачем эта маска? - безмолвно кричало все его существо. - Я не стану судить вас. Не хочу обвинять. Я сам не герой...» Он попытался сложить губы в улыбку, но улыбки не получилось. Слезинка сверкнула и медленно поползла по щеке.

- Как давно мы не виделись, падре... - сказал он, сознавая нелепость этих слов, но ничего другого придумать не смог.

Феррейра упорно молчал, и дерзкая вызывающая улыбка не сходила с его лица. Родригесу были понятны причины подобных метаморфоз, но именно потому он был готов провалиться сквозь землю.

- Сжальтесь... Скажите хоть слово, - задыхаясь попросил он. - Хоть одно слово...

И вдруг - он едва удержался, чтобы не воскликнуть: «Вы сбрили бороду, падре?» Родригес и сам удивился, как могла прийти ему в голову такая дикая мысль. В прошлом Феррейра - учитель Феррейра - носил бороду; пышная и холеная, она придавала всему его облику особенное достоинство. Но сейчас лицо его было тщательно выбрито, и Родригес почувствовал, что не в силах оторвать глаз: голые губы Феррейры выглядели чудовищно непристойно.

- Мне нечего вам сказать.

- Вы лжете себе, учитель.

- Я лгу? А что еще мне осталось?

Разговор шел на португальском, и переводчик даже привстал, весь подавшись вперед, чтобы не пропустить ни слова. Пара кур вспорхнула с земли на веранду, шумно захлопав крыльями.

- Вы здесь давно?

- Почти год.

- Где мы?

- В храме Сайсёдзи.

При слове «Сайсёдзи» старый монах, восседавший, как каменный Будда, оживился и посмотрел на Феррейру.

- А меня держат в темнице. В окрестностях Нагасаки. Где, толком и сам не знаю.

- За городом, в Сотомати.

- Чем вы тут занимаетесь, падре?

Черты Феррейры исказились; он нервно потер гладко выбритый подбородок.

- Достопочтенный Савано изволит писать трактат, - ответил за него переводчик.

- По приказу правителя я перелагаю на японский язык наставление по астрономии, - поспешно сказал Феррейра, словно стараясь опередить переводчика. - Да, я тружусь. Я приношу пользу. Я полезен народу этой страны. Японцы преуспели во многих науках, но в астрономии и медицине они нуждаются в знаниях европейцев - таких, как я, например. Разумеется, у них есть китайская медицина, но опыт западной хирургии им тоже весьма полезен, так же как и познания в астрономии. Поэтому я заказал капитану голландского судна оптические стекла и зрительную трубу. Да, я нужен этой стране. Я приношу ей пользу!

Родригес ошеломленно смотрел на говорившего без умолку Феррейру. Что с ним? Откуда такая словоохотливость? Хотя, пожалуй, можно было понять его желание уверить Родригеса, что он нужен Японии. Ведь речи Феррейры предназначались не только священнику, но также и переводчику с бонзой. А кроме того, без сомнения, ему страстно хотелось оправдаться перед самим же собой. «Я нужен этой стране. Я приношу ей пользу!»

Родригес с грустью смотрел на Феррейру. Единственное желание, всепоглощающая страсть служителя Божьего - быть нужным людям. Горе пастырю, если овцы его не нуждаются в нем. И Родригес понял, что Феррейра, отрекшись, все же не смог побороть этой старинной привычки; он был жалок, как неразумная мать, сующая грудь своему выросшему дитяте.

- И вы счастливы? - прошептал Родригес.

В глазах Феррейры вновь вспыхнул злой огонек.

- Счастье все понимают по-разному.

«Когда-то вы рассуждали иначе», - подумал священник, но ничего не сказал: у него вдруг пропало желание говорить. В конце концов не ему осуждать Феррейру, не ему судить его за предательство. Зачем лить смолу на открытую рану? Переводчик всунул ухмыляющуюся физиономию между Родригесом и Феррейрой.

- Он говорит правду. Он в самом деле полезен для нас. Мы даже дали ему японское имя - Савано Тюан. Кстати, достопочтенный Савано трудится еще над одним сочинением, где опровергает учение Дэуса и успешно доказывает его ложность. Он так и назвал этот труд «Кэнгироку» - «Записки о лжи».

На сей раз Феррейра оказался не столь проворен. Отвернувшись, он с притворным вниманием стал разглядывать суетившихся кур.

- Господин губернатор прочел его сочинение и остался весьма доволен. - Переводчик повернулся к Родригесу: - Я бы и вам посоветовал ознакомиться с ним - на досуге.

Теперь было ясно, зачем так пылко и так многословно Феррейра твердил о переводах из астрономии. Каждый день по приказу Иноуэ он должен садиться за стол и писать о ложности вероучения, которому посвятил свою жизнь... Родригесу представилась согбенная спина Феррейры, склонившегося над чистым листом.

- Жестоко... - пробормотал он.

- Жестоко?..

- Да! Я не знаю пытки страшнее.

Феррейра быстро отвернулся, но священник успел заметить, что он плачет. Черное кимоно... Каштановые волосы, стянутые по-японски в пучок на затылке... Имя - Савано Тюан! И он еще жив! Господи, Ты молчишь... Такая невыносимая мука, а Ты все молчишь?

- Савано Тюан! Мы привезли сюда падре Родригеса не для того, чтобы вы пускались в дискуссии. - Переводчик взглянул на монаха. - Настоятель тоже спешит. Приступайте к делу.