Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий Страница 31

– Сейчас, мамуля, – сказала я. – Только провожу доктора и вернусь…

История, заготовленная мною для мамы, выглядела довольно правдоподобной – хотя бы потому, что в некоторых своих частях была не слишком далека от реальности.

– Помнишь, месяц назад я ездила к Кате с курсовиком?

– Помню… – кивнула мама. – Ты еще вернулась сама не своя…

– Ну вот, – подхватила я. – Тогда-то все и случилось. Я тебе не стала рассказывать, чтобы не беспокоить. В общем, я ошиблась квартирой. Вернее, домом – они там все одинаковые, как стадо зебров.

– Зебр… – машинально поправила мама.

– И зебр тоже, – согласилась я. – Короче говоря, мне открыли какие-то другие люди. Ну, открыли, я увидела, что это не Катина квартира, и ушла. Ушла вообще.

– Как это вообще? – не поняла мама.

– Вообще, то есть домой. Не стала искать дальше.

– Ах, значит, она поэтому тебе названивала потом весь вечер… Но почему ты ушла? Вы же договорились… И при чем тут милиция? Или Катя заявила о твоей пропаже?

– Ну что ты, мама, – рассмеялась я. – Никуда Катька не заявляла. Почему я ушла… Потому, что адрес не записала, понадеялась на память. Потому, что измучилась к тому времени на метро с пересадкой и на двух автобусах, в которые не влезть. Потому, что грязища там непролазная, ноги мокрые и дома, как зебры. Потому, что тубус потеряла с курсовиком. Потому, что приключения надоели. Так надоели, что обратно я поехала на электричке. Достаточно причин?

– Не сердись, Сашенька, я просто хочу понять. А милиция?

– Милиция, – вздохнула я. – Милиция… Тут получилось такое совпадение, прямо как в кино. Иначе и не скажешь… Короче, в той квартире, куда я по ошибке залетела… – в смысле, позвонила… там потом произошла пьяная драка. С убийством.

– Боже, Саша! – ахнула мама.

– Ну вот, – заторопилась я, спеша проскочить скользкий момент. – А там у подъезда сидели бабки, видели, как я входила, как в дверь звонила. Там первый этаж, со скамейки всё видно. Короче, милиция меня притянула как свидетельницу. Вот и вся история. Ничего особенного.

– Ничего себе «ничего особенного»… – пробормотала мама. – Но почему так, с нарядом на дом? Почему тебя не вызвали повесткой, как нормального человека? Что это за методы… Или ты чего-то недоговариваешь?

Я стойко выдержала ее пристальный взгляд.

– Знаешь, мамуля, это уже слишком. Сначала милиция, а теперь еще ты. Хорошо, что следователь мне поверил… в отличие от родных и близких. Бимуля, на тебя-то я хотя бы могу рассчитывать?

Бима, возлежавшая здесь же на прикроватном коврике, лениво шевельнула хвостом. Она вообще не слишком уважала разговоры, не содержащие слов «гулять» и «кушать», справедливо расценивая их как пустое сотрясение воздуха.

– Что ты, Сашенька, – тихо проговорила мама. – Конечно, я тебе верю. Но пойми и ты меня. Когда они пришли… когда ты сказала, что скоро вернешься… это было, как… как…

Мама закрыла лицо руками, я поскорее обняла ее, и мы вместе всласть поплакали, дабы подвести черту под всей этой неприятной историей. Бимуля, сочувственно позевывая, повизгивая и подвывая, в меру своих сил и таланта помогала нам с коврика. В принципе, на этом можно было бы считать объяснение законченным, но я знала, что мама вряд ли успокоится: слишком много вопросов вызвал у нее мой короткий и, что греха таить, странноватый рассказ. Поэтому остаток воскресенья и весь понедельник я усиленно изображала полный флотский порядочек. Настолько усиленно, что поверила в него сама – насчет мамы я не уверена. Тем не менее, простые заботы по укладыванию рюкзака сделали свое дело: к моменту моего отъезда мамино давление пришло в норму.

Автобус в аэропорт уходил от нового здания института в девять утра; мама и Бимуля проводили меня до трамвая. Но чем ближе было время отлета, тем сильнее одолевало меня чувство тревоги. Я ждала подвоха буквально отовсюду: вот сейчас сломается трамвай, обрушится дом, разверзнется мостовая, упадет американская атомная бомба. Вот сейчас выяснится, что водитель автобуса в запое, что отменен авиарейс, что обледенела – это в июне-то! – взлетно-посадочная полоса. Вот сейчас мне скажут, что Лоська не приедет, что у него несчастье дома – мамаша имитировала инфаркт, или папаша удавился на своем флотском ремне, или еще какая-либо чума. Вот сейчас, вот сейчас, вот сейчас…

Но секунды напряженно отстукивали минуту за минутой, час за часом, сейчас за сейчасом, а всё шло своим чередом, без подвохов и катастроф. Трамвай не только не сломался, но привез меня к институту быстрее ожидаемого и отбыл, бодро прозвенев пожелание удачи. Стены домов стояли, хотя и ощутимо покачивались под моим подозрительным взглядом. Мостовая держала, водитель автобуса сиял трезвостью, как стекла отмытых от зимы майских окон, а американские империалисты на время отложили бомбежку Города-трех-революций. Потом приехал Лоська и на мой тревожный вопрос, все ли в порядке, ответил утвердительно и даже несколько недоуменно, как будто иначе и быть не могло. До Пулково мы доехали также без происшествий. Оставалось лишь преодолеть предполагаемое июньское обледенение взлетно-посадочной, что и было, к моему радостному изумлению, с легкостью проделано доблестными работниками аэродромных служб. Мы даже взлетели без опоздания!

– Что с тобой такое? – спросил Лоська.

Он сидел со мной рядом – в точности так, как я рисовала себе в мечтах все это время. Мы летели на Кавказ, чтобы провести вместе целых два месяца. Мы долго шли к этому моменту, преодолевая множество препятствий, которые многим показались бы непреодолимыми. Монструозная мамаша, сессия, необходимость повседневного вранья, а под конец еще и милицейское следствие. И вот – мы рядом в самолетных креслах!

– Со мной? – переспросила я. – Со мной ничего. Полный флотский порядочек. А что?

Лоська пожал плечами:

– Не знаю. Какая-то ты… не такая.

– Устала. Переволновалась. Ты лучше скажи, как Валентина Андреевна? Неужели так ничего не заподозрила?

– После стольких-то проверок… – усмехнулся Лоська и погладил меня по руке. – А ты поспи, Саня. Устала, так поспи. Лететь еще долго.

Я послушно откинула спинку кресла и смежила веки. Сна у меня не было ни в одном глазу, но еще меньше хотелось давать объяснения. В последнее время я только и делала, что давала объяснения.

Я закрыла глаза, и вот тут-то меня и накрыло. Как видно, все тревоги последних двух суток, реальные и надуманные, были всего лишь способом занять, загрузить, оглушить голову – чем угодно и как угодно, только бы не оставаться наедине с пугающими вопросами о себе самой. Что я наделала? Кто я теперь? Что все это значит? Два дня я всеми силами отодвигала мысли об этом, прятала их за действительным беспокойством о маме, за болтовней с Бимулей, за вовсе уж глупыми фантазиями о сломавшемся трамвае и еще черт знает где. Отодвигала и прятала, но проклятые мысли никуда не уходили, не испарялись, а напротив, сжимались в пружину, копили энергию и ждали своего часа. И вот теперь, когда тревожиться стало уже не о чем, когда осталось расслабиться и насладиться сбывшейся мечтой, они разом хлынули в мою опустевшую беззащитную черепушку и затопили ее по самую маковку.