Венский бал - Йозеф Хазлингер Страница 31

– Что тут стряслось?

– Точно не знаю, – ответил Файльбёк. – Видимо, кого-то поколотили.

– Наверняка этот иноземный сброд, – сказал мужчина и направился к нашей первой жертве, возле которой уже собирались прохожие. Мы свернули в переулок.

Час спустя все мы встретились в одном уютном ресторанчике. У Пузыря был не очень веселый вид. Нижайший сказал:

– Ты первый настоящий участник Движения друзей народа.

Мы выпили за боевое крещение. При этом Файльбёк и Профессор крикнули:

– Ра-Хо-Ва!

Мы засмеялись. Дело в том, что на последней встрече в Раппоттенштайне Нижайший предложил употреблять тост и клич «Хайль Гитлер» только в тех случаях, когда нет посторонних.

– Почему? – поинтересовался Панда.

– Потому, – объяснил Нижайший, – что теперь начинается наша собственная борьба. Мы не имеем дела с обыкновенными нацистскими сопляками, и не надо сорить словами, которые могут повредить нашему делу. В конце концов, не собираемся же мы воевать с соотечественниками из автономных или антифашистских групп, мы будем бить чужих.

Панда высказал пожелание подобрать новый клич, чтобы не отказывать себе и в ресторанных посиделках. Профессор предложил в качестве тоста «Ра-Хо-Ва» – так он сократил «Racial holy war». [29]Это – боевой клич одной группы из Флориды. Файльбёку идея понравилась. Другие отнеслись к ней без восторга. Потом мы сменили тему, так и не придя к общему мнению.

Наши наскоки с каждым разом становились все круче. Я наблюдал за бьющими на эффект проделками товарищей и приходил к выводу, что это по сути детская игра. Если толково нанесен первый удар, работа почти закончена. Я был пятым, кому пришел черед показать себя в деле. И как раз у меня не получилось без осложнений. На Гаульлахергассе я приставил нож к животу одного турка, который только что вышел на улицу, и велел ему грызть поребрик. Он заартачился, отступил на шаг и схватил меня за руку. Я ударил его в лицо левой, а нож вывернул вверх и саданул им турка в предплечье. Он выпустил мою руку и повалился на тротуар. Из-под разорванной рубашки текла кровь.

– К поребрику! – крикнул я, подгоняя его ударом по почкам. Он пополз к припаркованной машине. Тут за моей спиной распахнулась дверь дома, и вышли друзья турка. Они кинулись на меня. Я начал размахивать ножом. Они расступились и решили меня окружить. Кому-то я полоснул по рукам, одному попал в плечо. Потом один из них сгреб меня сзади и бросил на тротуар. Я отбивался изо всех сил, какие только может мобилизовать в себе человек в такие мгновения. Положение было аховое. Меня молотили ногами со всех сторон. Но ударов я почти не чувствовал, я целиком сконцентрировался на защите ножом. И тут у меня загудел череп – ударили по голове какой-то доской. Единственное, что удержала память в эти секунды, – это надвигающиеся на меня фигуры и глухой удар, который, казалось, вытряхнул меня из собственной оболочки. Боли не было, только ощущение жуткой встряски. Я видел свое неподвижное тело на тротуаре. В замедленном, как в кино, темпе на меня надвигались кожаные и рифленые резиновые подошвы, они топтали мое лицо, я видел подбитые гвоздями носки ботинок, впивавшиеся мне в живот, я видел каблук, плющивший мошонку. Единственное, что я тогда чувствовал, было отчаянное желание: пусть уж добьют эту кувыркающуюся у них под ногами жабу.

Очнулся я на какой-то скамье. Нижайший лил мне на голову минеральную воду. Слюна имела вкус крови. Друзья спрашивали о чем-то. Я приподнялся, сел и сплюнул. Мне стало плохо, и я опять лег.

– Они за это поплатятся, – сказал Бригадир. От него я узнал, что турки убежали, как только подоспели наши. Потом Бригадир и Профессор доставили меня домой. Два дня я пролежал дома, на работу не мог идти из-за страшной головной боли. Профессор кормил меня овсяным отваром и следил за тем, чтобы я не вставал. Каждые два часа он менял холодные компрессы, наложенные на пах. Все тело было покрыто синими, фиолетовыми и желтыми пятнами. Вечером Файльбёк принес большой флакон иналгона. Теперь я хоть боли не чувствовал. Он сказал:

– Мы с Сачком выяснили, где живут эти твари. Скоро поквитаемся.

Понадобилось две недели, чтобы все наши прошли испытание. Я хотел попробовать себя еще раз. Но Файльбёк возразил:

– Ты и так дрался храбрее всех. Не тебе нужно испытание, а всем нам надо теперь испытать себя местью.