Последняя треть темноты - Анастасия Петрова Страница 30

Чайник вскипел, и Гантер посмотрел на него с раздражением.

— А какова, с точки зрения Церкви, тяжесть греха, если человек думает о чем-то ужасном?

Отец неожиданно надолго замолчал, и Гантер насторожился.

— Ну… — отец все еще как будто в чем-то сомневался.

— Ну вот если человек думает, что хочет кого-то убить, но не делает этого, но ему бы реально хотелось? И он желает кому-то смерти. Это насколько тяжелый грех?

— Тяжелый, — тяжело выдохнул отец, словно положил на стол перед собой и сыном какой-то страшный документ, открывающий семейные тайны.

— Ну, — не отставал Гантер…

— Нет. На самом деле, грехи не делятся по степени тяжести. Если бы ко мне пришел человек и сказал, что очень хочет убить своего соседа, но сдерживается и, вероятно, его не убьет, то я бы сказал ему: «Молодец. Это очень хорошо. Очень плохо, что ты хочешь его убить, что ты взращиваешь в сердце своем ненависть к ближнему своему и доходишь до фантазий, в которых убиваешь его, этим ты сильно разрушаешь собственную душу, вредишь себе, и ты перед Богом виновен, потому что лелеешь греховные мысли».

— А как насчет заповедей? Есть заповеди о мыслях?

— Дело в том, что христианство руководствуется двумя видами заповедей. Есть заповеди ветхозаветные. Ну вот эти, знаменитые заповеди, которые Бог прорек Моисею из горящего куста на Синайской горе. Не убей, не укради, не лжесвидетельствуй и так далее. Все эти ветхозаветные заповеди касаются только физических действий. Они не касаются помыслов.

— А «не возжелай жену ближнего своего»?

— Имеется в виду — не бери.

— А, то есть это не помыслы.

— Нет. Ветхий Завет вообще не касается помышлений человека. Совсем. По Ветхому Завету, человек может сто раз хотеть убить, но если он не убил, то он невиновен.

— Как интересно.

— Есть другие заповеди, которые дал Иисус в Нагорной проповеди. Это уже Новый Завет. Иисус посвятил Нагорную проповедь развитию ветхозаветных заповедей. Он же сказал: «Не нарушить пришел я закон, но исполнить». То есть он не отменил того, что сказано в Ветхом Завете, но он сказал, что трактовать заповеди надо гораздо шире. Иисус говорит: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду».

— А-а-а… То есть это как раз касается…

— Конечно.

— И он так по поводу каждой заповеди?

— Да! «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Ну и так далее. Поэтому желающий убить человека по Старому Завету невиновен, а по Новому виновен. Перед Богом.

Гантер кивнул, вынул из шкафчика папину оранжевую чашку, бросил заварку, взял чайник.

— Но ведь теперь у нас есть и Старый, и Новый Завет.

— Да.

— А вот если человек сознательно совершает преступление и его сажают в тюрьму, он там отбывает свое наказание. А если только думает об убийстве, то наказание — чувство вины, правильно? А когда он может перестать мучиться чувством вины?

— Когда покается.

— А если покаялся, а у него не проходит?

— Нет. Покаялся — это значит прошло.

— А как покаяться так, чтобы прошло?

— Молиться.

— Нет. Ну человек молится день, молится два, молится месяц, — Гантер хихикнул и тут же искусственно чихнул, — и потом, мы же понимаем, что не только из самой молитвы состоит покаяние, но еще из ежедневных мыслей, из переживаний и так далее.

— Конечно.

— Бог же это видит.

— Конечно.

— Ну так и когда должно наступить прощение? Когда ты должен почувствовать прощение?

— Если ты от всего сердца обратился к Богу и сказал «Господи, ради сына твоего Иисуса Христа прости мне этот грех, я раскаиваюсь и сожалею о нем», ты можешь считать, что Бог тебя простил.

— Ну а если ты этого не чувствуешь?

— Для того и понадобился Иисус Христос, чтобы он омыл своей святой кровью наши грехи. И он понес все наши грехи на себе. Иисус претерпел смерть на голгофском кресте во искупление всех наших грехов. Поэтому этот твой грех уже искуплен кровью Иисуса Христа.

— Только его надо, грубо говоря, зарегистрировать, — Гантер налил отцу кипятка и взял чашку для себя.

— Для того чтобы искупление стало для тебя действенным, ты должен попросить у Бога отца прощения ради Иисуса Христа. — Отец сделал ударение на слове «ради». — То есть ты как бы напоминаешь Богу о том, что Иисус за этот твой грех уже заплатил, он уже искуплен. Если ты искренне всем сердцем в это веруешь, то ты можешь быть уверен в том, что Бог тебя простил.

— Понятно.

За окном у соседской машины сработала сигнализация. Она всегда срабатывала по вечерам.

— Пап, я понимаю, мы не взвешиваем грехи на весах, хотя какой-то все-таки может считаться меньшим или большим?.. — Гантер посмотрел на отца вопросительно.

— Я так считаю. Лично я так считаю. Но, вообще говоря, богословие…

— Считает, что все грехи равнозначны?

— Да.

— Да? Все грехи уравнены? Что украл в магазине конфеты, что убил человека — одинаково?

— Даже если ты просто гаркнул на улице на старушку — мол, что ты тут, старая, дорогу загородила — это равнозначно убийству.

— А гаркнуть на старушку — это под какую заповедь подходит?

— Например, это нарушение заповеди «возлюби ближнего своего, как самого себя».

— Понятно. Но ведь, — Гантер замялся, — ты лично для себя не уравниваешь эти грехи?

— Я лично грехи не уравниваю, — вкрадчиво произнес отец Герр.

— Ты это только мне говоришь, или ты бы это сказал прихожанину?

— Сказал бы. Это моя позиция, — отец Гантера сделал глоток, пододвинул к себе красную хлебницу и достал шоколадный кекс.

— То есть, ты с Церковью не согласен. В этом плане.

— Ну, — отец Герр сделал напряженный вдох, — я, конечно, с прихожанами постарался бы избежать этого разговора. Мне не хочется нарываться на конфликты, и я постарался бы этот вопрос не затрагивать.

— Ладно. Хорошо. Исходя из того, что ты для себя не уравниваешь грехи… Тот, который убил, но не осознавал этого и не осознает до сих пор, и тот, который хотел убить и вспоминает об этом очень живо и чувствует вину… кто из них больше виноват? — Гантер взял чайник, чтобы налить себе кипятка. Достал чашку.

— Невменяемый вообще не виноват.

— А тот, который… второй… он, значит, больше виноват?