Когда вернется папа… История одного предательства - Тони Магуайр

«Я уже не ребенок, это все в прошлом», — говорила я себе, стоя перед письменным столом, за которым моя мать обычно подсчитывала семейные расходы.

Но насмешливый голос моего подсознания твердил: «Прошлое не исчезло, Тони. Именно прошлое создает нас».

Как только эти нежданные слова промелькнули в моей голове, воспоминания предательски перенесли меня в те дни, когда я была подростком и все называли меня Антуанеттой.

Антуанетта. Одно лишь это имя наполнило мое сердце грустью.

Я попыталась выкинуть эти мысли из головы и взглянула на письменный стол — единственный предмет мебели, оставшийся от обстановки дома, в котором жили мои родители. В ящике стола я обнаружила документы на дом и отложила их в сторону, чтобы передать адвокату. Потом мне на глаза попался старый кожаный бумажник, открыв который я нашла двести фунтов различными купюрами.

Под всем этим добром находились пожелтевшие от времени письма и три фотографии, которые, должно быть, лежали здесь еще до смерти моей матери. На одной из них она нежно улыбалась мне, годовалой малышке, на другой были запечатлены ее родители, а последняя фотография оказалась портретом моей бабушки в возрасте около тридцати лет.

Я коснулась писем, и во мне проснулось любопытство. Надписанные старомодным каллиграфическим почерком, они были адресованы моей матери. Открыв одно из них, я обнаружила обычное любовное письмо от молодого человека, которого война разлучила со своей семьей. Он выражал бурную радость по поводу рождения их малышки дочери, которую видел только один раз, когда ей исполнилось всего несколько недель. А затем после отпуска, положенного в честь рождения ребенка, он вернулся в армию и очень скучал по своей жене и дочери. Чернила поблекли от времени, но мне удалось разобрать слова.

«Моя дорогая, — писал он, — как же сильно я по тебе скучаю…» Я продолжила читать, и слезы навернулись мне на глаза. Страницы были пронизаны любовью, и на несколько секунд я поверила, что все это правда. Он писал ей, что находился в Бельгии, а потом был направлен в тыл наступающих войск в качестве механика.

Несомненно, не одна фламандская женщина попала в плен его притягательной улыбки и заразительного смеха, с горечью подумала я.

В завершении он писал: «Я думаю о том, как выросла Антуанетта. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как я видел ее в последний раз. Я считаю дни до того момента, когда снова смогу обнять вас обеих. Скажи ей, что папа ее очень любит и с нетерпением ждет встречи. Крепко поцелуй ее от меня».

Я смотрела на тонкую выцветшую бумагу, на слова, написанные много лет назад, и острая боль сжимала мне грудь, боль при мысли, как все могло быть и как должно было быть. Нетвердой походкой я добралась до ближайшего стула и без сил опустилась на него. Я сидела, обхватив голову обеими руками, как будто обороняясь от всплывающих призраков прошлого.

Словно на невидимом кинопроекторе поток образов и картин из прошлого пронесся у меня перед глазами. Я видела Антуанетту, пухленькую малышку, смотревшую на свою мать с детской, невинной улыбкой. Всего двумя годами позже она превратилась в запуганного ребенка, у которого отец украл детство: украл ее невинность, радость и любознательность, — а образовавшуюся пустоту заполнили ночные кошмары. Солнечные дни исчезли из ее жизни. Вместо этого она жила в постоянном страхе в мире мрачных теней.

«Почему?» — удивленно спрашивала я себя тридцать лет спустя.

Безжалостный голос вновь зазвучал в моей голове: «Не пытайся объяснить его поступки с точки зрения нормального мужчины — это не тот случай. Если ты сейчас не можешь признать, кем он был на самом деле, то никогда не сможешь».

Я знала, что мой внутренний голос прав. Но воспоминания, которые я пыталась сдержать, всплывали на поверхность, рассеивая туман, защищавший меня от них, — и я снова оказывалась в далеком прошлом, когда один ночной кошмар сменялся другим.

Я представила эту картину так отчетливо, как будто это было вчера. Я видела девочку, едва достигшую подросткового возраста, и снова чувствовала ее недоумение и смущение, ее отчаяние и осознание того, что ее предали. Я видела ее испуганной и одинокой, не понимающей, почему она должна так сильно страдать. Я видела Антуанетту-жертву — девочку, которой когда-то я была.