История Кометы. Как собака спасла мне жизнь - Линетт Падва Страница 26

Нас тепло приветствовала моложавая блондинка. Ее обращение отличалось от того, что нам недавно пришлось пережить, и от моего гнева не осталось и следа.

– Здравствуйте! – Я протянул руку. – Меня зовут Вулф. А это Комета.

– А я Линда Голдштейн. Рада познакомиться. – Она наклонилась и, заглянув борзой в глаза, серьезно сказала: – И тебе тоже очень рада, Комета.

– Вы не выставляете людей, если приходят к вам с собаками?

– Формально хозяин не разрешает приводить сюда животных, но если собака хорошо воспитана, проблем не возникает. Особенно с такими собаками, которые обучены помогать людям. – Линда покосилась на жилетку Кометы.

Уж не провалился ли я в какую-то дыру во времени?

– Вам бы преподать урок коллегам из других заведений. – У меня не выходило из памяти, как нас встретил господин в предыдущей художественной галерее. – Через два дня я собираюсь вернуться туда, и, поверьте, встречу совершенно иной прием.

– Вы пришли осмотреть какую-то определенную экспозицию? – поинтересовалась Линда.

Если бы она знала, как мало я знал о том, что творится в области искусства на юго-западе. А в галерею заглянул, решив, что это хорошая возможность потренировать Комету.

– Я настолько несведущ в области искусства, что не представляю, что бы мне хотелось увидеть. И вот завернул посмотреть, что у вас здесь выставлено.

Когда Фредди навещала меня, то обязательно интересовалась искусством юго-запада. Однажды она показала особенно запомнившийся мне портрет коренного американца. И теперь я удивился, заметив на втором этаже галереи тот же портрет. Техника живописи была одновременно реалистической и словно бы неземной, насыщенные краски будто играли на поверхности холста. Молодой индеец с обнаженной грудью смотрел прямо на зрителя, его кожа блестела, лицо открытое, я бы сказал, современное. Он был изображен на белом фоне, где в глубине висела луна. Простой головной убор – всего два пера, – гармонично сочетаясь с луной, зрительно уравновешивал всю композицию. Плечи индейца покрывали татуировки – круглые символы племени. Вероятно, из-за точного, почти мистического соединения визуальных элементов картины или выражения лица изображенного на ней молодого человека – открытого и в то же время недоступного – я не мог оторвать взгляда от портрета.

– Что вы об этом думаете? – спросила Линда, подойдя ко мне сзади. Но я был настолько увлечен, что даже не обернулся. – Имя художника Бен Райт, – продолжила она. – В нем есть кровь чероки. Тема его работ – древние культуры кроу, шайенов, лакота и других.

Тот, кто родился в Айове и жил в Небраске, не употребляет выражений: «возвышенный, трогательный, захватывающий». Особенно прилюдно. «Прекрасно!» – это все, на что я был способен.

Я не был игроком на рынке приобретения предметов искусства, но тот день стал началом увлекательного познания этого мира. В мои последующие визиты Линда сообщила мне основные сведения о начинающих и именитых художниках, посвятила в азы искусства от мебели до бронзы и написанных акриловой краской картин. Комета, как заправский менеджер, встречала других посетителей, но держалась вежливо на расстоянии, пока я не разрешал ей поздороваться. Лестница галереи превратилась в нашу тренажерную площадку. Борзая мужественно поддерживала меня, оставаясь рядом, и ее поведение резко отличалось от прежней беготни вверх и вниз по ступеням. К счастью, она больше не проявляла интереса к предметам искусства. Извинения, которые пробормотал нам служитель и хозяин первой галереи, когда мы снова явились туда, видимо, излечили Комету от желания выставлять себя критиком-искусствоведом. Мне же было приятно сознавать, что моя помощница может отстаивать свою точку зрения, пусть и своим, особенным, только ей присущим способом.