Здесь и сейчас - Лидия Ульянова Страница 25

– А вам, молодой человек? – осведомился Питер. – У нас есть специальное детское меню, но я даже не решаюсь его предлагать почти взрослому мужчине. Но, впрочем, если вы хотите…

– Я буду мясо, большой кусок, – заявил Оливер, никогда раньше не отказывавшийся от детского меню – в нем почти всегда попадались заманчивые предложения.

– Браво, молодой человек! – похвалил его выбор Питер. – Тогда специально для вас я собственноручно приготовлю фирменный шницель.

– А для мамы? – Верный Оли не бросит в беде.

– Ну что ж, и для мамы тоже приготовлю собственноручно.

– Мама, сос…соб…собственноручно – это круто? – уточнил сын, когда большой Питер важно двинулся на кухню.

– Еще бы! – подтвердила я.

Все было прекрасно. И настроение, и атмосфера, и фирменный шницель. Мы с Оли уплетали за обе щеки, когда открылась входная дверь, и на пороге возник собственной персоной Клаус Амелунг. От неожиданности я чуть не подавилась мясом.

– Покормишь? – устало спросил доктор Питера, вяло хлопнув по приветственно вытянутой руке.

– Так и быть, садись, бродяга, – трубно проурчал хозяин заведения и еле заметно кивнул головой в наш уютный уголок.

Доктор проследил взглядом за этим кивком и увидел нас. И хотя его лицо не выразило никаких эмоций, тем более радости, он прошел через зал, остановился напротив и поинтересовался:

– Вы не возражаете, если я присяду? Добрый вечер, фрау Таня. Добрый вечер, Оливер.

Я, например, возражала: очень мне нужно, чтобы за ужином я думала не о вкусе блюда, а о том, насколько элегантно я его поглощаю. Оливер тоже не был в восторге: папа Агнет вызывал у мальчика чувство скованности и неудобства.

– Разумеется, присаживайтесь, – с милой улыбкой ответила я. – Добрый вечер, доктор. Как поживаете?

Возможно, мне не следовало задавать этот вопрос. Доктор был весь каким-то помятым, несвежим и выглядел на все свои годы полностью, то есть плохо выглядел. Мешки под глазами, пробивающаяся щетина на лице, глубокие морщины поперек лба и от носа книзу. Дураку ясно, что поживал он сегодня так себе. Да я и не стремилась вдаваться в подробности его жизни, просто дань вежливости.

– Спасибо, фрау Таня, хорошо, – вежливо соврал Клаус Амелунг.

Ну и какого черта он к нам подсел, спрашивается? Я вру, он врет, ребенок в напряжении.

Подошел Питер, принес доктору большущую тарелку, доверху наполненную едой.

– На, подкрепись чуток, – ласково призвал он доктора к трапезе, – со вчерашнего вечера, поди, не ел ничего.

– Спасибо, друг, – с усталой благодарностью отозвался доктор, – пойду тогда руки помою.

– Совсем вымотался, бедняга, – кивнул Питер вслед удаляющемуся доктору, – почти неделю с нашими, местными сыщиками работает, даже в засаде сидит. Поесть некогда. И это называется командировка в родной город, домой…

Большой Питер жалостливо вздохнул, а я начала кое-что понимать. То есть я совсем перестала понимать: если доктору Амелунгу так плохо, то зачем он к нам-то сел? Я ему неприятна, мой сын, надо полагать, неинтересен. Зачем? Ужинал бы себе в гордом одиночестве, тишиной наслаждался.

Доктор вернулся, без лишних разговоров приналег на еду. У меня же аппетит пропал, да и шницель остыл. Оливер вяло возил кусок мяса по тарелке. Пришло время прощаться и уходить. Но не случайно же он сел за наш столик. Может, просто не хотел оставаться один со своими мыслями? Я никак не решалась закончить наш ужин, а молчание становилось все томительнее.

– Фрау Таня, почему вы прекратили визиты к Маркусу Шульцу? – внезапно спросил Клаус Амелунг, не переставая жевать.

Я удивилась:

– Профессор Шульц обещал со мной связаться, но так и не связался. Должно быть, я виновата, я не оговорила с ним материальную сторону вопроса…

– Глупости, – бесцеремонно прервал меня жующий доктор, – как раз таки материальная сторона была решена изначально: вы оба извлекаете пользу из сеансов, вот и все. Профессор дважды написал на вашу электронную почту с приглашением приехать, но вы не ответили. Почему?

– Я ничего не получала, – растерялась я, – я просматриваю почту каждый день.

Как же так? Я не могла проглядеть, не такая уж обильная у меня переписка. Должно быть, профессор ввел в заблуждение Амелунга.

Громко звякнула вилка, уроненная на пол Оливером. Оли быстренько, мышонком скользнул под стол, долго там возился и вылез красный как рак. Я почувствовала неладное, но еще раньше заподозрил неладное доктор Амелунг.

– Молодой человек, вы не хотите нам ничего сказать? – строго спросил он, укладывая на тарелку столовые приборы.

Оли покраснел еще больше, словно отварная свекла, как птенец втянул голову в плечи. Мы с доктором молчали в напряженном ожидании.

– Мама плакала, – пискнул Оливер, и на глаза его навернулись слезы.

– Не реви, объясни внятно, – скомандовал доктор.

Я рванулась было на защиту сына, но доктор сделала неуловимый пас рукой, осадив, вернув меня на место.

– Мама вернулась от этого профессора и потом плакала, – всхлипнул Оливер, – долго плакала, всю ночь.

– Оли! – воскликнула я так громко, что в нашу сторону обернулись все присутствующие в пабе.

Доктор снова сделала жест, призывающий меня успокоиться.

– Мама, я не хотел, чтобы ты волновалась. Я увидел в почте письмо от профессора и стер, и второе стер. А больше он не писал, я каждый день смотрю. Я хотел как лучше, чтобы все было хорошо.

Оливер не поднимал на нас глаз от тарелки.

Для меня это было ударом. Я всегда считала, что мы полностью доверяем друг другу и у нас нет друг от друга секретов. И понимала умом, что он хотел как лучше, мой сын, и отругать тоже хотела. Я давно, заранее, готовила себя к тому времени, когда ребенок вырастет и его взгляды не будут совпадать с моими, его желания пойдут с моими вразрез. Когда-нибудь он перестанет быть таким открытым, как сейчас, его поступки выйдут из-под моего контроля. Но не думала, что это наступит так быстро.

Я приготовилась было заплакать от беспомощности, но доктор Амелунг не дал мне такой возможности:

– Фрау Таня, вы не хотели бы куда-нибудь отойти? Например, в туалет? – предложил папа Агнет.

– Я не хочу в туалет. Зачем? – упрямо возразила я.

Я не собиралась оставлять провинившегося сына один на один с Амелунгом. Что он себе воображает? Что имеет право вмешиваться в дела другой семьи? В конце концов, если кто и имеет право вправлять Оливеру мозги, то это я, а никак не чужой дяденька. Я лучше знаю своего мальчика, у меня есть к нему свои подходы…

– Не знаю зачем… нос напудрить, в зеркало посмотреть. – Доктор начал терять терпение. Еще бы, когда он сюда шел, то наверняка не собирался решать чужие проблемы.