Любовь среди рыб - Рене Фройнд Страница 25

Дорогой господин Фирнайс!

1) Спасибо за открытку! Я и не знала, что они еще есть на свете. Листки с записями тоже получила. При случае сделаю из них коллаж. Ведь для чтения они пригодны гораздо меньше. При виде Вашего почерка я решила, что Вы хотите надо мной поглумиться. Разобрать я смогла одно-единственное слово (реальность), и то оно было зачеркнуто.

2) Четверостишие я смогла кое-как разобрать. С каких пор Вы начали рифмовать?! Господин Фирнайс, рифмованные стихи не отвечают духу времени. Такое я не смогу продать! Последний, кто писал в рифму, это, насколько я знаю, Клопшток, но ведь он умер лет двести назад! Ну ладно, примем во внимание еще и Кестнера. Если Вы скажете, что хотите издать ретротомик — с одами, балладами, сонетами и хокку, — то вынуждена Вам сообщить, что Вы для этого староваты. Хорошенькую двадцатилетку с рифмованным сонетом еще можно сбыть по дешевке, но Вас! Фирнайс! Вам нельзя рифмовать! Только представьте, что Вы прочтете о себе в «Шпигеле» и «Зюддойче». Не вздумайте устроить это мне, а в первую очередь себе!

3) По поводу Вашей фразы: «Словеса — вот что больше всего препятствует мне, чтобы предаться блаженству бытия». С предыдущей полуфразой Вы попали в яблочко, Фирнайс, а именно: «Может быть, Вам, как моей издательнице, это и неприятно слышать». Я и в самом деле слышу это без особого удовольствия. Во-первых, я — как Ваш первый редактор — думаю, что нормативным множественным числом от слова «слово» следует считать «слова», а не «словеса». Во-вторых, я, естественно, желаю Вам всяческого блаженства бытия, но неужели Вы не можете достичь его иначе, чем коверкая слова? Подумайте, дорогой Альфред, Вы пишете очень хорошо. А кроме как писать, Вы не умеете ничего.

4) А вот Мара понравилась мне уже гораздо больше. Эта женщина кажется мне очень интересной, и я даже немножко ревную, дорогой Фред. По крайней мере, общение с ней кажется мне многообещающим и позитивным. Можете от моего имени пригласить Мару почаще ночевать в хижине. Конечно, если Вы сами этого вообще хотите. Как-то дистанцированно Вы держитесь, мне кажется. Не отражает ли эта дистанция по отношению к Маре Вашу дистанцию по отношению к самому себе? Или в Вашей незаинтересованности таится некое кокетство? Если позволите мне дать совет: некоторая неприступность хотя и весьма сексуальна, НО: нам, женщинам, нравится опять же, когда к нам проявляют интерес. Такой временами посверкивающий интерес — это как вспыхивающий маяк, который подсказывает нам, что наш корабль еще на верном пути. При слишком уж большом нейтралитете наших дорогих ближних мужского рода мы скорее склоняемся к тому, чтобы чувствовать себя развалинами. А при длительной незаинтересованности — выброшенным на берег плавуном.

5) Передайте от меня привет Айше и наслаждайтесь хорошо проведенным временем!

С сердечным приветом и наилучшими пожеланиями из Берлина Ваша Сюзанна Бекман.

PS: Я, кстати, погуглила для Вас. Альфред означает нечто вроде опекаемый эльфами или князь эльфов.

Постскриптум тронул Фреда. Остальное письмо гораздо меньше.

— Тебе привет, — сказал Фред собаке, которая как раз возвращалась с инспекции посевов. Он заметил, что она все еще немного прихрамывает.

— В следующий раз, когда будет такой дождь, обирай, пожалуйста, улиток, ладно? — пролаял Август.

— Моя издательница на меня покрикивает, и ты туда же. Похоже, будет хороший день, — сказал Фред и тут же стал искать утешения у Аиши, которая с готовностью дала себя погладить и преданно облизала ему руку.

— Тропа за озером в порядке? — спросил Август.

— Понятия не имею. Я не знаю ту тропу.

— Ну да. Иначе бы ты не пытался выбраться отсюда по отвесной скале. Пошли, Айша.

Исполин и его собака пустились в путь проверить состояние тропы после проливных дождей, поскольку и это входило в обязанности лесничего. Волосы Августа — если смотреть сзади — торчали вверх, как рожки. Ничего, подумал Фред, у каждого бывают плохие дни.

Он вынес из хижины все листки, которые исписал для своей издательницы, и быстро пробежал их глазами. Он писал Сюзанне главным образом про дождь и про эльфов. Надо ли вообще отсылать ей эти странные строки? Она ведь только потешается над ним. С другой стороны, после всего того, что он ей отправлял раньше, испортить картину было уже невозможно. И он сунул листки в конверт, надписал адрес и положил конверт в машину Августа. Фред хотел избавить себя от необходимости ехать в городок. Что было связано не столько с лишней заботой, сколько с боязнью пропустить Мару. Но маленькая прогулка вдоль озера ему бы не повредила. Вдруг она занимается своими исследованиями в другой бухте?

Фред нашел тропу, о которой говорил Август, и удивился, как он мог проглядеть ее раньше. Дорожка вилась иной раз вдоль берега прямо у самой воды, иногда взбиралась на прибрежные скалы, а иногда расслаблялась в тенистом лесу. Над почвой поднимался пар, сильно пахло землей. Фред услышал, как лает Айша. Ее лай звучал необычно. Не плутовато, как она делала, стоя над мышиной норкой и догадываясь, что не сможет этим выманить мышь из укрытия. Лай звучал резко и испуганно. Почти панически. Фред невольно ускорил шаг. Потом побежал. Через лес, к скалам. Ему приходилось смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться, поскольку камни были осклизлые. Фред увидел собаку, она стояла на выступе скалы и непрерывно лаяла в сторону воды. Что-то было не так. Фред в несколько шагов очутился рядом с ней и глянул вниз. Август — в кожаных штанах, в рубашке, куртке и своих тяжелых горных ботинках барахтался в воде. Фред засмеялся.

— А, поскользнулся! Тебе это совсем не к лицу!

Смешно было видеть, как беспомощно этот сильный человек гребет руками и ногами, но не издает при этом ни звука, не считая сдавленного фырканья. Очень скоро Фред понял, что тут не до смеха и что Август тонет. Фред стремительно скинул ботинки и прыгнул в озеро. Понадобилось какое-то время, чтобы вынырнуть и сориентироваться в воде. Голова Августа снова показалась из воды, он хватал ртом воздух. Фред понятия не имел, с какой стороны подцепить этого великана, но поскольку в момент опасности человек, к счастью, размышляет не так долго, как при выборе блюда в ресторане, он перехватил локтем под подбородок — так, будто хотел задушить, скользнул под него и попытался, плывя на спине, добраться до спасительного берега. У обрыва, с которого упал Август, не было возможности выбраться на берег, а плоский галечный пляж находился метрах в двадцати-тридцати дальше. На полдороге Фред вдруг почувствовал, что сам тонет. Берег был далеко, а ноги вдруг перестали держать его над водой. И правая рука, которой он греб, занемела. Фред отпустил Августа и прикрикнул на него: