Любовь среди рыб - Рене Фройнд Страница 24

Привет, Сюзанна, сегодня дождь. Но какой! Похож на тот, что был в день моего приезда сюда. Не знаю, сколько я еще пробуду здесь. Осень уже дает о себе знать. Догадываюсь, что Вы сейчас посмеетесь надо мной: 18 июля — и вдруг осень. Но поверьте мне, я уже чую ее.

Иногда у меня возникает впечатление, что я становлюсь спокоен, все спокойнее, пока не растворюсь в мире. Просто испарюсь здесь в природу и исчезну. Буду летать с птицами или плавать с рыбами. Эта мысль приятна мне.

Мара сегодня, наверное, не придет. Когда так льет, за рыбами наблюдать невозможно. Она и в самом деле душа-человек. Я привязался к ней всем сердцем. Но не подумайте, что тут что-то завязывается. Во-первых, я — как мне кажется — не ее тип, а во-вторых — что из этого могло бы получиться? Она — молодая, растущая ученая, живет в Словакии, у нее свои друзья, свои планы, все это было бы слишком сложно. Она живет одна, так она мне рассказала, после того как ее дочь, которая у нее родилась в очень юном возрасте, как раз недавно уехала. Итак, Мара как раз «на выданье», как я подумал бы раньше, но сейчас слишком далек от этого. Это звучит как спецпредложение судьбы, а я принципиально не доверяю спецпредложениям. Может, история с Шарлоттой сказалась на мне гораздо сильнее, чем я думал. Может, я просто пока не отошел от нее. Иногда я даже спрашиваю себя, отойду ли я вообще от нее когда-нибудь.

Когда жизнь медленно пишет последнюю главу, уместно заниматься скорее умственными делами. Вы находите это, несомненно, глупым, потому что я в Ваших глазах молод и здоров. Ну, так и быть, я с Вами в этом даже соглашусь. Тем не менее я чувствую, что самое время для меня учиться стареть.

Вчера мы с Марой почти весь день провели вместе и вели примечательные разговоры. Например, о биологии (рыбы), анатомии (отвислые груди — это у меня они отвислые), а в конце о мифологии (эльфы). Она была очень удивлена, что я, будучи «немецким (!) поэтом», еще не заметил, что озеро Эльбзее по происхождению слова есть не что иное, как Эльфензее. Мара действительно верит во всевозможных духов. Мол, в Карпатах это так же нормально, как, например, в Исландии, но не является настоящим предметом для научного изучения. Для Мары гномы и подземные карлики так же реальны, как рыбы и утки. И гораздо реальнее, чем банковские активы и биржевой курс.

Когда сумерки медленно опускаются на котловину долины, она уезжает назад, в городок.

— Когда светло, ты смотришь на предметы, — сказала она. — А когда темнеет, предметы смотрят на тебя.

Эта мысль преследовала меня полночи.

Наутро я долго стоял на пороге и смотрел на озеро. Оно парило и дымилось, как гейзер (из-за Исландии). Ветер сдувал с листьев тяжелые капли воды. Сова прокричала перед тем, как уйти спать. И вдруг — вдруг — пожалуйста, не смейтесь надо мной — вдруг я смог увидеть танец эльфов, они парили над блестящим паркетом воды, туда, и сюда, и по кругу, и их воздушные хороводы продолжились в камышах. То было не воображение и не поэтическое видение, не метафора! И я был трезв, как крокодил. Я их видел. Эльфов. И я могу Вам сказать, это меня не испугало. То, что меня испугало или прямо-таки шокировало, было скорее понимание — как я только мог, будучи поэтом, верить и говорить, что у меня нет души? Как я мог забыть, что мы явились из другого мира и уйдем в другой мир? Как я мог забыть, что моя задача — нести весть о слабых мерцаниях этого мира?

Но не торжествуйте до времени, дорогая издательница. Я не знаю, будут ли у меня силы сообщить об этих мирах. Силы и воля. Мы учим детей молитве, обращенной к их ангелу-хранителю. Но сами мы, взрослые, покинуты всеми добрыми духами. Так же выглядит и мир. И почему мы покинуты добрыми духами? Потому что мы их забыли. А оттого, что мы их давно забыли, мы живем теперь в мире, где иномирие существует лишь для некоторых детей и сумасшедших.

Спокойно можете причислить меня к последним.

Совершенно свихнувшийся,

Альфред.