Времена года - Мила Лейт Страница 24

Кубики льда медленно таяли на толстом дне пустого стакана. Борис рассеянно наблюдал, как бывшие ещё полчаса назад ровными и гладкими, они истекают водой и становятся похожи на остовы давно затонувших кораблей. Он подумал, что, наверное, слишком быстро выпил виски, хотел налить ещё, но вставать было лень. Напротив дивана, на котором он сидел в одиночестве, как обычно, мельтешил картинками телевизор; Борис перевёл было на него глаза, но сосредоточиться на происходящем на экране ему так и не удалось. Машинально он снова взял с журнального столика стакан, увидел, что тот пуст, и поставил обратно.

Бесцельным взглядом он обвёл гостиную. Почти механически отметил, что всё ещё стоявшая в углу ёлка слегка покосилась в удерживающей её подставке, и это усилило подступившее впервые в жизни чувство собственного одиночества и заброшенности – как эта никому не нужная новогодняя ёлка. Все праздники уже давно прошли, отзвучали поздравления, отгремели салюты, а она так и осталась каким-то нелепым артефактом.

В тот вечер, когда жена заговорила об их чувствах и отношениях, – собственно, как он теперь понимал, она лишь вслух подытожила свои размышления, – он не поверил, что Марта могла говорить всерьёз. Убедившись, что дело не в том, что жене вдруг стало известно о каком-то из его романов, он успокоился. Без малого десять лет спокойного супружества – о каких «любишь – не любишь» может идти речь? Что ж, женщинам это так свойственно – рассуждать о своих чувствах, о чувствах своего мужчины; они, бедняги, придают всему этому такое значение! Ну да что с них взять… Наверное, и Марте вдруг стало не хватать всей этой чепухи, которую принято называть «романтикой» – еда при свечах, прогулки, беседы о всякой ерунде. И, мысленно пожав плечами, он решил, что на праздниках обязательно найдёт время сходить с ней вдвоём в какой-нибудь уютный ресторанчик, – в конце концов, почему бы и нет, он ведь ходит в рестораны с друзьями или женщинами, можно подарить подобное развлечение и жене. Он даже не сомневался, что те две короткие фразы, произнесённые женой, не имели под собой ничего существенного.

В том, что он ошибся, Борису пришлось убедиться в тот же вечер, когда Марта осталась спать на диване в детской. Подобный поворот дела застал его врасплох; Борис даже не решился на откровенную беседу с взбунтовавшейся ни с того ни с сего женой.

И в одночасье всё переменилось. Марта, вроде бы, точно так же приходила после работы домой, отводила в сад и забирала Мишу, что-то готовила, что-то мыла или убирала. Но в то же время её присутствие в квартире совершенно перестало ощущаться. На мужа она не поднимала глаз и не заговаривала с ним; его больше не ждали заботливо накрытый стол с его любимыми блюдами, тщательно выглаженная одежда в шкафу, свежая постель в спальне. Вся она, вся её личность словно спрятались в некий невидимый, но очень прочный кокон.

А Борис, с присущим ему эгоизмом, вместо того чтобы попытаться поговорить с женой и хотя бы выяснить, что же всё-таки происходит, встал в позу обиженного ребёнка. Приходя домой, он, насупившись, молчал, раздражённо швыряя посуду в раковину или вещи – на диван. А то и вовсе возвращался, когда все уже спали.

Если бы его спросили, чего он ждёт, он вряд ли смог бы ответить вразумительно. Он искренне считал, что с ним обходятся несправедливо, а задуматься о том, нет ли в чём-то его вины, ему и в голову не приходило.

А дальше события развивались как в дурном сне. За несколько дней до Нового года, придя домой, вместо голосов жены и сына и горячего ужина он обнаружил безмолвную квартиру и холодную кухонную плиту. Марта подала на развод, и они с Мишей переехали к её родителям.

И вот уже три недели как Борис вёл этакую холостяцкую жизнь. Правда, на поверку оказалось, что в настоящей холостяцкой жизни для него не так уж много плюсов. Неубранная квартира выглядела неприветливо и производила впечатление чужой, готовая еда из магазина быстро стала казаться одинаково безвкусной, а порой докучавших ему своей болтовнёй жену и сына сменила гулкая тишина, какая наступает после ухода шумной толпы гостей.

Дни стали какими-то пресными. Всё, что раньше заполняло их и приносило удовлетворение или удовольствие, – работа, спортзал, встречи с друзьями или шашни с женщинами, телевизор – вдруг потеряли привлекательность. Главным и незаменимым компонентом, благодаря которому он чувствовал себя так комфортно, была его жена и тот надёжный тыл, который она создавала своими любовью и заботой.

Он никак не мог осознать, что жена ушла от него – настолько внезапно всё произошло. Он даже не сказал ничего своим родителям – он просто-напросто не представлял, что станет отвечать им, ошарашенным новостью, на расспросы. Он по-прежнему не мог решиться откровенно поговорить с Мартой – он боялся, что она назовёт ему список причин, по которым, по её мнению, их брак больше не может существовать, но даже это было не главное.

Мысль о том, что жена могла встретить другого мужчину, приводила его в ужас. Он старался рассуждать трезво, сам себе перечисляя доказательства того, что это невозможно, – ведь Марта всё свободное время посвящала семье. Но кто разберёт этих женщин! Они могут внушить себе, что влюбились в едва знакомого человека, – чуть ли не в первого встречного, – что это и есть любовь их жизни и, не моргнув глазом, разрушить всё, что имели до этого.

Как и многие мужчины, Борис внутренне весь содрогался от одного сознания того, что кто-то ещё мог обладать его женщиной, – не говоря уже о том, что для неё самой этот факт был настолько важен, что она решилась на расставание.

Трель телефонного звонка разорвала тишину. Это была Арина. Несколько дней назад она вернулась из весьма продолжительного новогоднего путешествия. По традиции по возвращении она приезжала с гостинцами к родителям, и Борис с Мартой присоединялись к компании, чтобы послушать новые впечатления сестры да и просто всем вместе поболтать за бокалом вина. Бориса не особенно занимали рассказы Арины, но Марта слушала золовку с жадным вниманием, время от времени обращая к мужу молящий взор: «Давай, и мы туда поедем?».

– Что происходит? – сестра, не успев поздороваться, бросилась в атаку. – Родители сказали, вы не встречали с ними Новый год и вообще не приезжали! – И она продолжила взволнованно перечислять всё то, что выглядело сейчас, как улики, неопровержимо обрисовывающие свершившееся преступление. Где преступник – это он.

Старшая сестра всегда, несмотря на свою любовь к нему, вызывала какой-то страх своей проницательностью, умением видеть его насквозь. Он никогда не мог и не умел скрывать от неё правду – ни в детстве, ни потом: что бы он ни пытался плести, под её пристальным взглядом не оставалось ничего другого, как говорить правду.