Времена года - Мила Лейт Страница 23

– Я не хочу встречать Новый год, – негромко произнесла Марта.

Борис перевёл на жену непонимающий взгляд с бормотавшего очередные невесёлые новости маленького «кухонного» телевизора:

– То есть?

К счастью, Миша уже убежал обратно к ёлке, и можно было говорить без помех.

– Кому это нужно?

Эти слова слетели с её губ будто сами собой. Слетели – и застыли в тишине комнаты. Борис снова перевёл глаза с телевизионного экрана на жену, словно желая удостовериться, не ослышался ли он, и, наткнувшись на вызов, написанный на усталом лице Марты, в недоумении воззрился на супругу. Он ждал какого-то продолжения, но его не последовало.

– Ты о чём?

Голос его звучал спокойно, но Марта видела, как муж насторожился; растерянность вдруг проступила во всём его облике. Ещё можно было отступить: сказать, что ей просто надоело из года в год отмечать праздник одинаково, что хочется уехать, – и это тоже было правдой. С незапамятных времён ей хотелось встретить смену года там, где много-много снега и стоят высокие ели, укутанные им, как пухлым белым одеялом; где утром он розовый от восходящего солнца, а под вечер – сизый от спускающихся сумерек и совершенно восхитительно белый, незапятнанный, – такой, каким он может быть только где-нибудь в горах или далеко в лесу. Уехать туда, где Новый год – это настоящая зима, когда нельзя не поверить, что Дед Мороз в белой шубе до пят действительно промчится в санях, запряжённых тройкой лошадей… она помнила, что по русским преданиям он приезжает именно так, а вовсе не на оленях, одетый в куцую красную куртку. Уехать, чтобы привнести чуть-чуть волшебства в повседневность, ставшую утомительной.

Отступить, сказав, что накопилась усталость, что на работе – нескончаемый аврал да и дома – бесконечная круговерть всё тех же занятий. При всех своих недостатках Борис – человек добросердечный; пусть в итоге он всё равно настоит на соблюдении собственных интересов, но если ему пожаловаться, он проявит снисходительность и уж тем более не станет придираться к словам.

Но если не сказать ничего сейчас, то когда? Оставить всё, как есть, стиснуть зубы, сжать кулаки так, что ногти до крови вопьются в ладони, и перебороть свою страсть, а потом жить на пепелище, делая вид, что счастлива. Только себя-то не обманешь. Для государственной статистики они будут семьёй, для собственных душ – соседями.

Миша вырастет и радостно ринется в распахнувшиеся двери юности – только его и видели! – и не останется другого смысла в этом браке, кроме привычного удобства… ведь одиночество приходит, независимо от того, живёшь ты под одной крышей с кем-то или нет.

Значит, сказать всё равно придётся – сейчас или через неделю… какая разница? И Марта выбрала покончить со всем сразу. Разумом она этого не понимала, но душа её противилась двойной жизни, которая была не по ней.

– Борис… Я не хочу так больше жить, – она говорила медленно, будто физически взвешивая каждое слово. – Мы с тобой живём рядом, но не вместе… Мы ведь больше не любим друг друга…

Она удивилась, как все её бесконечные размышления и многочисленные выводы в итоге вылились в три короткие фразы. Она думала, что ей придётся долго подбирать слова, что-то объяснять, даже доказывать. И вот в очередной раз убедилась, что если суть дела уже обдумана, то и фразы складываются легко и точно.

Марта не знала, какой реакции она ждёт от мужа, – пожалуй, она вообще об этом не задумывалась; возможно, это ей было даже неважно. Борис выглядел, как человек, которого растолкали среди ночи встревоженными окриками и которому пытаются что-то втолковать, а он никак не может сообразить, что происходит, собраться с мыслями, понять, чего же от него хотят. Он открыл было рот, чтобы что-то произнести, но снова закрыл его, так, видимо, и не решив, что сказать. Недоверие, тревога, растерянность смешались у него на лице красочной палитрой. Несмотря на всю серьёзность момента, Марта не могла не отметить, усмехнувшись про себя, как комично выглядит при этом её муж – словно избалованный ребёнок, впервые получивший отказ и не могущий определить, как ему на него реагировать и что за всем этим последует дальше. А ведь Борис, – как, впрочем, и многие мужчины, – больше всего на свете боялся выглядеть смешным в чьих-то глазах!..

Некоторое время они сидели молча. Наконец, Борис произнёс:

– Что за чушь? Что с тобой?

– Это не чушь. И ты знаешь это лучше, чем кто-либо.

Но здесь Марта ошибалась. Любовь не была для её мужа необходимой составляющей счастливого брака, и уж тем более само это чувство имело для него совершенно другие критерии. То, что он ежевечернее возвращается в дом, где она ждёт его, материально заботится о ней и их ребёнке, давало ему повод искренне возмутиться: «Разве я тебя не люблю?». Ему не приходило в голову, что исполнение отцовских обязанностей – вовсе не следствие любви к матери его ребёнка, а домой его зовут те самые комфорт и уют, которые создаёт, в первую очередь, жена, а вовсе не желание поскорее обнять её, спросить, как прошёл у неё день, как она себя чувствует. И теперь страх перемен, в принципе присущий человеческой натуре, он путал со страхом потерять близкого человека.

Последние слова супруги испугали его: неужели Марта что-то знает о его развлечениях на стороне? Он принялся лихорадочно соображать, какую тактику поведения стоит выбрать: всё отрицать? Или изобразить раскаяние, попутно объясняя, что человек слаб, – очень слаб! – и порой обстоятельства складываются так, что не удаётся устоять перед искушением? Он зашёл осторожно:

– Почему я это знаю? Это ведь ты говоришь, а не я.

Марта снова подумала о том, к чему свелось их общение, о своём ощущении положения домработницы, а не любимой, о том, что ничего не знает о жизни Бориса вне дома и всех своих подозрениях, перешедших в уверенность после недавних слов Марка. Она мельком успела удивиться, что известие об изменах мужа почти не причинило ей боли, – так, обида, что старалась быть хорошей женой для мужчины, который в это время упивался чьим-то телом. И, конечно, подумала о том, что сейчас, когда она сама встретила другого человека, смысла в том, чтобы делать без любви что-то для того, кто и тебя не любит, она не может найти.

Она смотрела на мужа, понимая, что если начнёт сейчас всё это объяснять, они увязнут в спорах, выясняя, кто виноват и кто что кому должен; что он станет давить на неё, вынуждая признать себя виновницей всего, заставляя забыть о его собственных грехах, и всё, что она получит в итоге – осознание своего ничтожества, никчёмности и необходимости продолжать жить так, как этого хочет её муж. Но рано или поздно они всё равно придут к расставанию, так что лучше пусть это произойдёт спокойно, не отравляя потом воспоминания друг о друге ещё и той грязью, которая неизбежно польётся, начни они всё это обсуждать.

И она сказала только:

– Борис, давай не будем ссориться. Всё равно всё уже случилось. Лучше просто признаем очевидное.

Вдруг послышался звон бьющегося стекла и Мишин возглас. Позабыв о муже, Марта устремилась в гостиную. Сын с испуганно-растерянным лицом стоял рядом с разбитой вдребезги ёлочной игрушкой, которую он, видимо, случайно снял с нижней ветки, рассматривая. Марта подумала, что почти такой же вид только что был у отца этого ребёнка, что Миша – их сын, которого она собирается лишить отца, и что ничего ещё не потеряно, не сказано и по-прежнему можно свести разговор к усталости и нервам.