Времена года - Мила Лейт Страница 25

Часто она потом сама выгораживала его перед родителями, что-то для них сочиняла или умело скрывала проступок брата, но сама Арина всегда знала о нём всё.

– Марта ушла… – Он сам удивился, какой болью отозвались эти два слова. И по внезапной тишине на том конце телефонного провода понял, что то, как они были произнесены, уже сказало сестре многое.

– Ты… она узнала что-то о твоих?.. – Арина не договорила, напряжение повисло на кончиках её слов.

– Не знаю…

– То есть как это – не знаешь? Вы разговаривали? Как она объяснила это?

– Она просто ушла… молча… может, что-то и знает… мне кажется, она меня больше не любит…

Недели одиночества и молчания, помноженные на выпитый виски, вдруг прорвались жалостью к себе, обидой на то, что судьба так несправедливо обошлась с ним.

– А сам-то ты любишь её? – голос Арины звучал спокойно и как-то грустно.

– Да что ты такое говоришь?! Кого же мне ещё любить, как не её?

Сестра молчала, но даже несмотря на то, что их разделяли километры и он не мог видеть её лица, Борис понял, что сейчас она смотрит на него тем самым взглядом, что и в детстве, заставлявшим враз замолчать, когда он, пытаясь в очередной раз скрыть от неё какую-то шалость, напускал на себя невинный вид и сочинял какие-то объяснения.

Он хотел сказать, что все эти женщины, с которыми у него были романы, ничего для него не значат, что Марта – единственная, кого он любит, что связи на стороне необходимы мужчине, чтобы ценить свой брак, – словом, всю ту чушь, что принято нести в подобных случаях, когда тебя поймали с поличным. Но разница была в том, что сейчас он говорил не с женой, которую можно было бы легко убедить в том, во что она и сама хотела бы верить, а с лицом незаинтересованным. Кроме того, несколько лет назад Арине и самой пришлось пережить измену мужа, которого она любила всей душой. Тогда, даже несмотря на всю её силу духа и умение держать себя в руках, сестра не могла скрыть, как тяжело переживает она всё происходящее, и Борис, будучи свидетелем, мог только догадываться, что же на самом деле происходит у неё в сердце.

Внезапно ему стало жаль не только себя, но и сестру, и даже Марту; он подумал, что их сын теперь будет лишён семьи, – и сразу же решил, что не отдаст его. Пары алкоголя мешали объективно смотреть на вещи; о том, что прежде всем, что касалось Миши, занималась, в основном, жена, он даже не подумал. Чувство вины смешалось с обидой и с тоской.

Арина тоже не знала, что ещё сказать. Если бы Марта хлопнула дверью после ссоры, если бы хоть что-то сказала мужу перед своим уходом – но она просто исчезла, бесшумно, как солнечный зайчик, – и остался только серый день. Если человек, прежде чем уйти, не высказывает претензий, не задаёт вопросов, ничего не выясняет, значит, он уже и так всё для себя решил; ведь если ответ на вопрос ничего не изменит, каким бы он ни был – есть ли смысл его задавать? А учитывая, что от Марты не было вестей уже почти три недели, становилось очевидно, что ничего обсуждать она не собирается. Но в голосе брата звучали такая непривычная горечь, столь несвойственная ему неуверенность в себе и даже какой-то страх, что вместо этого Арина произнесла:

– Но может быть, ты всё-таки попробуешь поговорить с ней? Если ты даже не знаешь из-за чего она ушла… Всегда можно что-то исправить.

Она тут же мысленно выругала себя за последнюю фразу. Что за бред она несёт? Увы, слишком часто в её жизни возникали такие ситуации, когда уже ничего нельзя было ни изменить, ни поправить, ни вернуть.

И похоже, у брата сейчас дело складывается именно таким образом. Тишина на том конце телефонного провода дала ей понять, что и Борис – пусть смутно, неосознанно – тоже чувствует это.

– Я не знаю, что сказать ей… А если она… что-то знает и теперь злится и не может простить?

Арина подумала, что если бы проблема заключалась только в этом, можно было бы только порадоваться и не волноваться по поводу прочности семейного союза младшего брата.

– Вот и поговори с ней, – подбодрила она. – Вы же взрослые люди, неужели нельзя спокойно всё обсудить?

Арина снова почувствовала, что говорит не то, – но в конце концов, когда пытаешься успокоить человека, какое имеет значение, правду ты говоришь или нет, – а Борис явно совсем расклеился.

– Ох… Ариш, а может, ты с ней поговоришь?

И Борис принялся уговаривать сестру. Он ни за что не признался бы в этом себе, но он боялся встречи с женой. То, как она ушла, было красноречивее любых слов и, не желая убедиться в своих худших опасениях, он просто прятал голову в песок, как страус, который при этом полагает, что если он не видит опасности, то значит, её и не существует. Он хотел, чтобы всё снова стало, как было. Как и большинство людей, оказавшихся в подобной ситуации, он не понимал, что его потому и оставили, что то, как это было, перестало устраивать инициатора разрыва. И сейчас Борис ухватился за возможность вернуть в своей жизни всё на свои места через посредничество сестры, как утопающий – за пресловутую соломинку.

– Что ж, – вздохнула та после долгих уговоров, – по крайней мере, я буду знать, что сделала для тебя всё, что могла.