На солнце и в тени - Марк Хелприн Страница 24

– Значит, вы не возражаете, чтобы я оплатила свою половину чека?

– По мне, так будет лучше. Хотя это трудно объяснить тем, для кого обычаи превыше всего.

– По-моему, вы очень хорошо это объяснили. Они не оплатили счет, верно?

– Нет, они думали, что придется, но мы были не такие. Мой друг в конце концов женился на той, чье лицо было обезображено – при бомбардировке, одной из наших или британских бомб. Ей было шестнадцать, когда это случилось. Он любит ее, он по-настоящему ее любит…

Он не смог закончить. Гарри опасался, что слишком много говорит, слишком быстро раскрывается, слишком сильно устремляется вперед. Хотя он чувствовал, что ее к нему влечет, в ней замечались приливы и отливы, в которых он не мог разобраться. При всем своем расположении и теплоте временами она была сдержанной, подавленной, едва ли не пренебрежительной. Она употребила выражение «о, пожалуйста», которого он избегал и которое, как он теперь понял, было классовой меткой, способной заморозить его до самых костей. Такой язык и произношение принадлежали человеку, который ни в чем не нуждался или происходил из общества, в котором ни в чем не нуждаться было нормой. Это выражение было небрежным, но очаровательным. Оно ошеломило, почти испугало его – и в то же время наполнило бесконечным желанием. Потому что в ее устах оно прозвучало с богатой интонацией – так же, как ее песня. Конечно, он был влюблен даже в то, как она откидывает волосы с лица. Подобно речи и дикции, ее эмоции, как горячие, так и холодные, поддерживались в великолепном равновесии.

Он думал, что видит надвигающееся испытание, и был полон решимости успешно пройти через него. Он словно наблюдал за большой волной, с опасной быстротой катившейся прямо на него. Она опустила, мягко сжала в кулак левую руку, закрыла глаза и очень быстро помотала головой из стороны в сторону.

– Мне нельзя здесь быть, – сказала она. – Я не могу. Нельзя мне так поступать с Виктором.

– С Виктором, – повторил он.

– Да, с Виктором.

– Надеюсь, это кот.

Она изо всех сил старалась не рассмеяться, но все же не удержалась, а потом решительно сказала:

– Это мужчина.

И это снова заставило ее рассмеяться.

– А, – сказал он. – Неудивительно, что его зовут Виктор. Все люди с таким именем, кого я когда-либо встречал, всегда брали надо мной верх в той или иной области. Они словно знают что-то такое, чего не знаю я. Это, наверно, больше, чем просто совпадение, возможно, родители называли их этим именем в качестве прелюдии к безумной программе обучения побеждать. Вам не кажется, что Виктором своего ребенка назовет именно тот, кто думает о победе? Так и вижу Викторов пяти лет от роду, которых серьезно – тщательно – наставляют, как обмануть в теннисе, не дать обыграть себя в покер, льстить учителям, безупречно одеваться, – а прежде всего, уверены, что они будут побеждать, что у них нет другого выбора, ведь это их судьба. Они только и могут, что побеждать. На этом – все, точка. Мне никогда не удавалось избежать поражения от Виктора, даже в шахматах, где на протяжении всей игры они улыбаются, как Чеширский кот. И все же, каких побед достигли Викторы? Наполеона не называли Виктором. Того, кто завоевал весь известный к тому времени мир, звали не Виктором Великим и не Виктором Цезарем. Если на то пошло, не было ни Виктора Нельсона, ни Виктора Веллингтона, ни Вашингтона, ни Эйзенхауэра, ни Монтгомери, ни Гранта. Также нет Виктора Шекспира, Виктора Эйнштейна, Виктора Крестителя или Виктора Христа. На самом деле Викторы ограничены в победах, если не считать того, что всегда огребают денег больше моего, обставляют меня в играх и заполучают девушку… Но, может, все-таки не на этот раз.

– Вы меня ошеломляете, – сказала она. – Вы сводите меня с ума.

– А вы – меня, – ответил он. – Значит, Виктор не кот?

– Нет, – сказала она, – не кот.

– Если это не кот, почему вы смеетесь?

– Мне не следовало. Это мой жених. Виктор Бекон.

– Виктор Бекон?

Она кивнула, теперь уже не смеясь, а едва не плача.

– Так его зовут?

– Да. Он Батон.

– Он батон, – невозмутимо повторил Гарри.

Она снова кивнула и даже всхлипнула.

– Какого рода батон?

– Батон из Питтсбурга.

– Что-то вроде бейгла или брецеля?

– Да нет же, дурачок вы этакий! – сказала она с большей симпатией, чем могла передать без непосредственного объятия, которое не могло материализоваться.

– Я думал, его фамилия Бекон?

– Его мать – урожденная Батон.

– Ну, если мать у него Батон, а отец Бекон, как он может сказать, хлеб он или ветчина? У него, должно быть, было очень трудное детство. – Он посмотрел на нее. – Здесь не над чем смеяться.

Из-за этого она засмеялась еще сильнее.

– Как он выглядит?

Она совладала со смехом и обратила на Гарри прямой оценивающий взгляд. Потом вздохнула, одновременно и радостно и отрешенно, и сказала:

– Вы гораздо красивее, черт бы вас побрал, и он учился в Йельском университете.

– Я рад, что у вас сложилось правильное мнение о Йеле.

– Он бы с этим не согласился.

– В глубине души согласился бы. Всем все понятно.

– Да, – сказала она, – им все понятно. Я это сама замечала. Они словно знают, что никогда не смогут догнать… – Затем она отвела взгляд. – Нельзя ли, – спросила она, – нельзя ли… сделать перерыв? Может, мы какое-то время помолчим и просто поедим? Происходит слишком, слишком многое. Со мной все будет в порядке, но мне просто нужна… одна минута.

– Лично мне нужна неделя.

– У вас нет недели, – сказала Кэтрин. Затем она надолго припала к воде. Когда она подняла свой бокал, он увидел, что ее сердце колышет шелк блузки.

– Боже, – сказала она, отчасти из-за рецины, – а ведь это чудесно. На вкус совсем не то, что можно было бы подумать об осьминоге на гриле. Я бы никогда его не заказала.

– Я бы тоже.

– Почему же заказали?

– В первый раз я попробовал его в одной деревушке в Пелопоннесе. У меня ушло несколько дней, чтобы добраться туда по высокой, пустынной горной гряде, но сама она была на побережье, по морю недалеко от Пирея. Однако когда я там оказался, то после всех трудностей одинокого пути у меня было ощущение, что я прибыл на край земли. Потом появилась яхта, полная немцев, под большим флагом со свастикой, и в маленьком ресторане на взморье вдруг распахнулись ставни – там, как могли, обслуживали проходящие яхты. Когда немцы сошли на берег, мне это не понравилось. Все они были такими высокими, их было так много, и если у меня имелась только трость, то у них была целая яхта.

– Виктор выше вас, – сказала она, – и у него есть яхта.