Продолжение следует - Наталья Арбузова Страница 24

Как обживали – мыли, драили, меблировали! Еще три ржавых сетчатых кровати со свалки. Матрасы, списанные из госпиталя. Не очень ветхое постельное белье из того же источника. (Сын санитарки уже сам ездил в Москву из своего Красновидова. Счастливая мать была посвящена во все мелочи Игорева переселенья.) Столы и стулья из конторы домоуправленья – там делали ремонт и всё поменяли. Второй старенький телевизор – подарок Светы. Сноха выбросила – свекровь подобрала. Света была допущена в расширенные апартаменты как друг дома. Ей приглянулся Игорь (губа не дура), и она старалась, хозяйничала. Игорь же не видел между Викой и Светой принципиальной разницы. Бабы они и есть бабы. В подвальные окна текла талая вода – март. Тут появилась в уютно свитом гнезде строгая Степановна. Света немедленно отступила в тень - уступила ей Игоря. Слишком роскошен Игорь для пьянчужки с троллейбусной остановки. Сиди смирно, вяжи шарф Сереге и не выступай. Серега принимал все перемены своей участи с философским спокойствием. Стоицизм был заложен у него в генах. Борис с Фарухом довольствовались возвышенной дружбой. Борис читал своему названному брату наизусть длинные поэмы. Фарух часами сидел неподвижно с выраженьем восторга на лице.

Да, еще. Игорь лично просил Степановну заняться легализацией Сереги. Послушалась, пошла к участковому. Обещала поселить в подвал (уже поселила). Сулилась дать ему дворницкую работу (которую он давно уже рьяно исполнял). Вызволила Серегин паспорт, сделала ему регистрацию. О вы, одинокие женщины предпенсионного возраста! вы, рабочие лошадки, на которых всё держится! имя вам доблесть.

Следующим был Борис. Степановна пошла с ним в райсобес. Оставив его сидеть в коридоре, говорила с глазу на глаз с теткой, оформляющей пенсии. Примерно так: ведь и еврей не собака, и ему хлеб есть надо. Поэты люди чокнутые, но снег он всю зиму убирал как путный. В общем, райсобесовская краля повздыхала над трудовой книжкой Бориса и минималку ему назначила. Шли назад. Сосульки с грохотом валились с крыш. Необычно яркое солнце вместе с только что выпавшим снегом слепило и утомляло, как, бывало, в горах. Серьезная Степановна велела Борису расчистить дорожку к остановке и удалилась исполнять повседневные свои обязанности.

Борис колол лед, когда мимо проехал троллейбус с прожженной дырой. На переднем сиденье у окна единолично разместился в коротком пальтишке поверх рясы отец Александр. Узнал Бориса, коего видел и раньше. Перекрестился: господи, твоя воля! Борис же, сосредоточась – как бы не тюкнуть себя ломом по ноге – ни на знакомый троллейбус, ни на мало знакомого батюшку не посмотрел.

Когда на следующий день в подвале появилась Вика, среди присутствующих воцарилось неловкое молчанье. Проигнорировав остальных, в том числе Бориса, Вика бросилась к Игорю. Тот демонстративно положил руку на классически пролетарское плечо Степановны. Вика разразилась рыданьями. «Такой гнусный подвал… такая безобразная женщина… сплошная антисанитария». Что антисанитарно – подвал или женщина? Еще о Свете можно было так выразиться, но о Степановне… Фарух не выдержал. Встал, повел плечьми – в них была косая сажень, не меньше. Убрав руки за спину, стал своим железным торсом выдвигать Вику из комнаты. Вика, не поняв маневра, обняла его со всей силой страсти. Обвитый прекраснейшею змеею счастливейший Лаокоон сделал два-три широких шага, вынес даму в коридор, оторвал от себя. Затем быстро вскочил в дверь и закрылся на замок. Какие вопли были за стеной, какой, блин, спектакль! Полное торжество бомжиной идеи над буржуазной размеренностью. Когда крики стихли, шаги удалились, Борис ни к селу и ни к городу задал вопрос: «Серега, а кем ты был в прежней жизни?». Речь шла не о переселенье душ, а лишь о Серегиной биографии. Сменить пластинку в данный момент казалось очень даже кстати. Самое то.

Он работал на верфи, как Петр Первый. Или как Лех Валенса. Возле печально скрипящих лебедок. Иной раз над ним и лебеди пролетали. За что уволили? пил. Тогда всех увольняли, кого и без причины. И вообще денег давно не платили. Зато теперь все члены бомжкомпании работают. Кроме Светы. Но Свете исполнилось пятьдесят, и у нее наработано двадцать лет стажа в горячем цеху у пресса. Спасительница Степановна выхлопотала и ей пенсию, велев три дня не пить перед визитом в райсобес. Восседает Степановна на почетном месте. Одесную сидит обожаемо-уважаемый Игорь. Степенно-неспешно пьет Степановна здоровье новой подруги - Светы. Да, подруги – водой не разольешь. Дивны дела твои, господи.

В торжественные эти минуты раздался робкий стук в дверь. Фарух было напрягся, но на пороге стоял сын госпитальной санитарки Юра. Без костылей, без палочки. Целитель его Игорь бросился ему навстреч. Посадил на свое место, сам сел на корточки, точно Фарух. С кем поведешься, от того и наберешься. Наливал ему, целовал его, любовался им. Ангелы радовались в чистом небе. Март был обманчив, а первое апреля – нет. И тут Степановна заговорила про свой дачный-удачный участок. Далековато, но ведь у Игоря машина. Пять человек сядет. Она, Игорь, Борис, Фарух, Серега. Свету оставим дежурить здесь. Объясним ей на трезвую голову, что к чему. Юра – нет, он пока еще не работник. Будет наезжать в гости. Девушка? приезжай с девушкой. (Слышите? девушка! а ведь после операции я трое суток не уходил, всё над ним трясся – не то выживет, не то помрет.)

Два дня заставляли Свету дыхнуть и тренировали убирать дворы. В выходные поехали. Игорь обеспечил тылы – отдежурил заранее по максимуму. Когда видишь по обе стороны шоссе сосновый лес, подсвеченный розовым вешним солнцем – какие тебе к черту Канары. На земле островки снега и темные проталины. Кажется, едешь в свое именье, вот-вот забелеют колонны прадедовского дома. Борис перестал существовать отдельно – Серега, Игорь, Фарух, Степановна были его различными воплощеньями. Плюс какие-то мифические личности, еще к компании не присоединившиеся. Хотел стать русским ходючи в центр славянской письменности. А стал живучи у таджика в подвале по милости неподкупной Степановны – богатырши Настасьи Микуличны. Она, да знакомая лишь по рассказам Игоря работящая благодарная санитарка Зина – они и есть Россия, другой нечего искать. Не хочу отсюда, никуда не хочу. Прикипел. Авось не пропаду.

Тут Игорь остановил и скомандовал: в лес, врассыпную. Степановна, разминая затекшие ноги, пошла подалей. Борис отклонился от своих троих братьев. Мял в руке только что ставшую родной землю. Не хочу ничем торговать. Буду мести и чистить – грязи на мой век хватит. Скрести, покуда есть силы. А потом – потом. Степановна укажет, что делать. Управляться с пятиэтажками, которые по генплану должно было снести к 2010ому году – эдак можно управиться и с целой неуправляемой страной. Здесь нельзя управлять, здесь дай бог управиться.

Игорь зовет садиться. Садясь, заметил у заднего стекла несколько книг. Его книги, чуть обожженные господним гневом. Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Цветаева. Хитовый набор. Минимум миниморум. Всё это давно переписано в мозг Бориса. Всё-таки вернули. Поощрили за правильные мысли. Как просто. Осмотрелся – никаких дыр в обшивке машины. Правда, дверца была приоткрыта, но Игорь от нее почти не отходил. Что ломать голову… вернули – спасибо. Будем читать вслух на даче у Степановны. Ему поверят, что это хорошо. Фарух же верит – пока не дальше Некрасова. Будем делать из своих великодушных друзей завзятых интеллектуалов. Не сразу и не вдруг, но сделаем. (Ну скажи на милость, персонаж мой Борис, на кой ляд делать из каждого человека интеллигента? никто не стал бы заботиться о нуждах низкой жизни, все предались бы вольному искусству. Это ты мог и рифмовать и торговать. Пожалуйста не выдумывай. У тебя последнее время всё складывается хорошо и поэтично.)