Говори - Лори Холс Андерсон Страница 22

Итак, на первом уроке взламывать код было даже занятно, но потом все это начинает уже доставать. Лахудра долбает и долбает нас им до бесконечности.

Лахудра: Возьмем описание дома. Осколки стекла, вмурованные в стены. Что они означают?

В классе гробовая тишина. Муха, случайно оставшаяся здесь с осени, жужжит и бьется в холодное окно. В коридоре хлопает дверца шкафчика. Лахудра сама отвечает на свой вопрос.

«Только представьте, на что это может быть похоже — стена с вмурованным в нее стеклом? Оно будет… отражать свет? Мерцать? Сиять в солнечный день, например? Ну, давайте же, народ, я не должна делать это за вас. Стекло в стене. Сейчас его кладут сверху на тюремные стены. Готорн показывает нам, что дом — это тюрьма или, возможно, опасное место. Заставляющее страдать. Что ж, я попросила вас найти примеры использования цвета. Кто может привести страницы с описанием цвета?»

Муха умирает с прощальным жужжанием.

Рейчел/Рашель, моя бывшая лучшая подруга: А кому какое дело, что означает цвет? Откуда вы можете знать, что он хотел сказать? Или он написал еще одну книжку под названием «Символизм в моих книгах»? А если нет, значит все это ваши домыслы. Неужели кто-то и вправду считает, будто Готорн просто сел и вставил в повествование всякие там скрытые смыслы? Это просто роман.

Лахудра: Это Готорн, один из величайших американских писателей! Он ничего не делал случайно. Он был гением!

Рейчел/Рашель: А мне казалось, что, по идее, мы должны иметь свое мнение. По-моему, Готорна, типа, трудно читать, хотя та часть, где Эстер попадает в беду, а тот парень, который пастор, практически выходит сухим из воды, ну, это еще куда ни шло. Хотя про символизм вы, похоже, все выдумали. Я не верю.

Лахудра: А учителю математики ты тоже скажешь, что три умножить на четыре, по-твоему, не обязательно должно быть двенадцать? Так вот, символизм Готорна в чем-то сродни умножению. И когда вы поймете, все станет ясно как день.

Звенит звонок. Лахудра блокирует дверь, чтобы дать домашнее задание. Сочинение на пятьсот слов на тему символизма: как найти скрытый смысл у Готорна. В коридоре весь класс орет на Рейчел / Рашель.

Вот что бывает с теми, кто слишком много говорит.

Не в настроении

Мистер Фримен в очередной раз нашел способ обвести начальство вокруг пальца. На стене классной комнаты масляной краской он написал имена всех своих учеников и отвел специальную графу для недель, оставшихся до конца учебного года. Каждую неделю он оценивает наши достижения соответствующей пометкой на стене. Он называет это разумным компромиссом.

Рядом с моим именем мистер Фримен рисует знак вопроса. Мое дерево замерзло. Дошколенок и тот справился бы лучше. Я потеряла счет испорченным клише. Мистер Фримен зарезервировал для меня весь оставшийся линолеум. Тоже неплохо. Мне до смерти хочется сменить тему, нарисовать что-нибудь попроще: например, сделать план города или скопировать «Мону Лизу», но мистер Фримен непреклонен. Он предлагает мне попробовать другой способ, и я беру фиолетовую краску для рисования пальцем. Краска холодит руки, но не идет на пользу моему дереву. Деревьям.

Я отрываю на полке книжку с пейзажами, где можно найти изображение буквально каждого растущего на земле вонючего дерева: платана, липы, осины, ивы, пихты, тюльпанного дерева, каштана, вяза, ели, сосны. А также их коры, цветов, ветвей, иголок, орехов. Я чувствую себя заправским лесником, но не могу сделать то, что должна сделать. В последний раз я слышала от мистера Фримена доброе слово, когда соорудила ту дурацкую штуковину из костей индейки.

У мистера Фримена свои проблемы. Он в основном сидит на табурете, вперившись в новое полотно. На полотне только один цвет — синий, но такой темный, что кажется черным. Полотно не пропускает и не впускает света, нет света — нет теней. Айви спрашивает мистера Фримена, что это значит. Он выходит из транса и смотрит на нее так, будто только сейчас осознает, что в комнате полно учеников.

Мистер Фримен: Это Венеция ночью, душа финансиста и отвергнутая любовь. Когда я жил в Бостоне, то плесень, которую я вырастил на апельсине, была именно такого цвета. Это кровь имбецилов. Смятение. Бессрочный контракт. Сердцевина замка, вкус железа. Отчаяние. Город с погасшими фонарями. Легкое курильщика. Волосы маленькой девочки, растущей без надежды в душе. Сердце председателя школьного совета…

Он входит в раж и уже готов выдать длинную тираду, но тут звенит звонок. Учителя шепчутся между собой, что у него нервное расстройство. Но, по-моему, он самый нормальный человек из всех, кого я знаю.

Страшный суд за ланчем

Во время ланча не бывает и не может быть ничего хорошего. Школьная столовая — это гигантский киносъемочный павильон, где ежедневно снимают сцены ритуальных унижений подростков. И здесь воняет.

Я, как всегда, рядом с Хизер, но мы на отшибе, в уголке внутреннего двора, не с Мартами. Хизер сидит спиной к обеденному залу. Отсюда ей даже видно, как порывы ветра разносят случайно попавший во двор снег. Ветер просачивается сквозь стекло и залезает мне под рубашку.

Я рассеянно слушаю, в то время как Хизер демонстративным покашливанием пытается привлечь мое внимание к тому, что она собирается сказать. Меня отвлекает чавканье четырехсот двигающихся и жующих ртов. Пульсации посудомоечных машин на заднем фоне, вой объявлений, которые никто не слушает, — все это словно осиное гнездо, пристанище Шершня. А я маленький муравей, скрючившийся у входа, где зимний ветер пробирается за пазуху. Я старательно душу зеленые бобы у себя на тарелке картофельным пюре.

Хизер грызет свою хикаму, булочку из цельного зерна и, приступая к мини-морковке, посылает меня куда подальше.

Хизер: Реально неловкая ситуация. Я имею в виду, никогда не знаешь, как лучше сказать такую вещь. И не имеет значения, что… Нет, я не хочу это говорить. Я имею в виду, что мы, типа, сошлись в начале года, когда я была новенькой и никого не знала, и это было реально мило с твоей стороны, но я думаю, самое время нам обеим признать, что мы… просто… очень… разные.

Она внимательно изучает свой обезжиренный йогурт. Я пытаюсь придумать что-нибудь сволочное, злое и жестокое. И не могу.

Я: Так ты хочешь сказать, что мы больше не друзья?

Хизер (улыбается, но глаза холодные): Мы ведь никогда не были близкими подругами, разве нет? Я имею в виду, такого не случалось, чтобы я хоть раз оставалась у тебя ночевать или типа того. У нас разные интересы. У меня есть моя работа моделью, и мне нравится шопинг.

Я: Мне тоже нравится шопинг.

Хизер: Тебе вообще ничего не нравится. Ты самая депрессивная личность, которую я когда-либо встречала, и прости за откровенность, но с тобой не слишком-то весело, и мне кажется, тебе нужна помощь профессионала.

До этого самого момента я никогда всерьез не рассматривала Хизер в качестве единственного близкого друга на всем белом свете. Но сейчас мне отчаянно хочется быть ее закадычной подружкой, ее приятельницей, хихикать с ней, сплетничать с ней. Я хочу, чтобы она накрасила мне ногти на ногах.