Третий рейх - Роберто Боланьо Страница 22

Что я еще видел?

1. Дерево, нависшее над пропастью. Его корни неистово свивались в кольца, стремясь преодолеть пустое пространство между камнями. (Но такое встречается не только в Испании, я видел подобные деревья и в Германии.)

2. Подростка, блевавшего на обочине шоссе. Его родители сидели в машине с британскими номерами и поджидали его, включив приемник на полную мощность.

3. Темноглазую девушку на кухне ресторана. Мы переглянулись, и, хотя это продолжалось секунду, не больше, что-то во мне заставило ее улыбнуться.

4. Бронзовый бюст плешивого мужчины на маленькой площади где-то в сторонке. На пьедестале — стихи на каталанском языке, где единственными знакомыми мне словами были «земля», «человек» и «смерть».

5. Компанию ребятишек, собиравших каких-то моллюсков среди скал к северу от городка. Без какой-либо видимой причины они то и дело кричали «ура» и «да здравствует». Их крики разносились в скалах словно удары барабана.

6. Облако темно-красного, грязно-кровавого цвета, появившееся на востоке и смотревшееся на фоне темных туч, которые закрывали почти все небо, добрым предзнаменованием, возвещая об окончании дождя.

После обеда я вернулся в гостиницу. Принял душ, переоделся и снова спустился вниз. У администратора меня ждало письмо. От Конрада. Я заколебался, то ли прочесть его тут же, то ли отложить удовольствие на потом. В конце концов решил сделать это после визита к Горелому. Сунул письмо в карман и направился к скопищу велосипедов.

Песок на пляже был сырой, хотя дождь уже перестал; кое-где можно было заметить фигуры людей, бродивших вдоль берега среди волн опустив голову, словно они искали бутылки с посланиями или сокровища, выброшенные морем. Дважды я был близок к тому, чтобы вернуться в гостиницу. Однако боязнь показаться смешным не смогла побороть мое любопытство.

Еще издалека до меня донеслись хлопающие звуки — это кусок брезента бился о поплавки. Наверное, развязался шнур. Стараясь не производить шума, я обошел велосипеды вокруг. Действительно, один из шнуров развязался, и теперь ветер хлопал незакрепленным куском полотнища все с большей силой. Помню, шнур этот извивался, будто змея. Водяная гадюка. От дождя брезент стал влажным и отяжелел. Недолго думая, я ухватился за шнур и завязал его как мог.

— Что ты там делаешь? — послышался изнутри голос Горелого.

Я отпрянул назад. Узел сразу же развязался, и брезент щелкнул, словно вырванное с корнем растение, словно нечто живое и влажное.

— Ничего, — ответил я.

И тут же подумал, что должен был добавить: «Где ты?» Теперь же Горелый мог догадаться, что я знаю его тайну и потому не удивился, услышав его голос, который, бесспорно, доносился изнутри. Но было уже поздно.

— Как это ничего?

— Ничего, — громко повторил я. — Я гулял тут и увидел, что ветер вот-вот сорвет твой брезент. Ты в курсе?

Молчание.

Я сделал шаг вперед и решительным движением снова закрепил проклятый шнур.

— Готово, — сообщил я. — Теперь твои велосипеды надежно защищены. Вот еще бы солнышко выглянуло!

До меня донеслось неразборчивое бормотание.

— Можно войти?

Горелый не ответил. Я вдруг испугался, что сейчас он выйдет и пригвоздит меня на месте вопросом, какого дьявола мне нужно. Я бы не нашелся, что ему ответить. (Зашел от нечего делать? Чтобы рассеять некое подозрение? Изучаю местные нравы?)

— Ты меня слышишь? — крикнул я. — Можно войти? Да или нет?

— Да. — Голос Горелого был едва слышен.

Я честно поискал вход; разумеется, никакого лаза, вырытого в песке, не обнаружил. Между плотно составленными каким-то невообразимым способом велосипедами не оставалось ни малейшей щелочки, в которую можно было бы протиснуться. Я взглянул наверх: между брезентом и одним из поплавков оставался промежуток, где вроде бы можно было пролезть. Я стал осторожно карабкаться вверх.

— Сюда? — спросил я.

Горелый пробурчал что-то, и я расценил это как утвердительный ответ. Наверху дырка расширялась. Я зажмурился и прыгнул вниз.

В нос ударил запах гнилого дерева и морской соли. Наконец-то я очутился внутри цитадели.

Горелый сидел на куске такого же брезента, каким были накрыты его велосипеды. Рядом с ним стояла сумка, размерами напоминавшая чемодан. На газете лежал ломоть хлеба и стояла банка с консервированным тунцом. Вопреки моим предположениям, здесь было довольно светло, особенно если учесть сегодняшнее ненастье. Вместе со светом через многочисленные дырки врывался и ветер. Песок был сухой, или мне так показалось; в любом случае внутри было холодно. Я так и сказал ему: здесь холодно. Горелый извлек из сумки бутылку и протянул мне. Я сделал большой глоток. Это было вино.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Горелый взял бутылку и тоже сделал глоток; затем отрезал кусок хлеба, сложил его пополам, засунул внутрь остатки тунца, обмакнул хлеб в масло и начал его есть. Пространство, отгороженное велосипедами, составляло метра два в ширину и метр с небольшим в высоту. Постепенно я замечал здесь разные предметы: полотенце непонятно какого цвета, веревочные сандалии (Горелый сидел босиком), еще одну банку из-под тунца, пластиковую сумку с логотипом супермаркета… В целом здесь царил порядок.

— Тебя не удивляет, что я знал, где тебя искать?

— Нет, — ответил Горелый.

— Иногда я помогаю Ингеборг решать разные головоломки… Когда она читает детективы… И вычисляю убийц раньше Флориана Линдена… — Последние слова я произнес почти шепотом.

Съев хлеб, Горелый невозмутимо засунул обе банки в пластиковую сумку. Его огромные ручищи двигались быстро и сноровисто. Руки преступника, подумалось мне. Спустя мгновение от еды не осталось и следа, только бутылка вина по-прежнему стояла между ним и мною.

— Дождь… Тебя тут не залило? Хотя я вижу, ты неплохо устроился. А то, что время от времени идет дождь, тебе даже на руку: сегодня ты такой же отдыхающий, как и все вокруг.

Горелый молча смотрел на меня. В выражении его обезображенного лица мне почудилась ирония. Ты тоже устроил себе каникулы? — поинтересовался он. Сегодня я остался один, объяснил я. Ингеборг, Ханна и Чарли уехали в Барселону. На что он намекал, сказав про каникулы? На то, что я не пишу свою статью? Что не сижу сиднем в гостинице?

— С чего это вдруг ты решил здесь жить?

Он пожал плечами и вздохнул.

— Да, понимаю, это так здорово — спать под открытым небом, под звездами, хотя отсюда они не слишком-то видны, — засмеялся я и шутливо хлопнул себя ладонью по лбу — жест, совершенно для меня не характерный. — В любом случае ты живешь ближе к морю, чем любой турист. Некоторые согласились бы заплатить, чтобы оказаться на твоем месте!

Горелый поискал что-то в песке. Пальцы его ног то медленно погружались в песок, то появлялись вновь — большие, просто огромные и на удивление гладкие — впрочем, почему бы и нет? — без единого шрамика, даже без мозолей, сошедших, должно быть, благодаря ежедневному контакту с морской водой.