Дневник - Чак Паланик Страница 22

В твоем доме.

Мисти на полдороги через вестибюль, пробирается между диванов и столиков, а Грэйс поднимает взгляд.

Зовет:

– Мисти, иди посиди у огня, – заглядывает в раскрытую книгу и спрашивает:

– Как твоя головная боль?

У Мисти нет головной боли.

У Грэйс в подоле лежит ее раскрытый дневник в красной кожаной обложке, – и она всматривается в страницы, и спрашивает:

– Какое сегодня число?

Мисти сообщает ей.

Камин выгорел до слоя оранжевых углей под решеткой. Ноги Грэйс, обутые в коричневые туфли с пряжками, висят носками вниз, не касаясь пола. Шапка длинных белых кудрей нависает над лежащей в подоле книгой. Возле кресла светит торшер, и свет отражается яркими отблесками от серебряной оправы увеличительного стекла, которым она водит над каждой страницей.

Мисти просит:

– Матушка Уилмот, нам нужно поговорить.

А Грэйс переворачивает пару страниц и отзывается:

– О Боже. Ошиблась. Жуткой головной боли у тебя не будет еще до послезавтра.

А Мисти заглядывает ей в лицо и спрашивает:

– Как ты смеешь настраивать моего ребенка на душевную травму?

Грэйс поднимает взгляд от книги, лицо ее расслаблено, обвисло от удивления. Подбородок так сильно опущен, что шея смялась в складки от уха до уха. Вся подкожная мышечно-аневротическая система. Подбородочный жир. Сморщенные платизмальные складки у шеи.

Мисти спрашивает:

– Чего ты добиваешься, повторяя Тэбби, что я стану знаменитой художницей? – она смотрит по сторонам, а вокруг по-прежнему никого, и она продолжает. – Я официантка, и обеспечиваю нам крышу над головой, и этого довольно. Я не хочу, чтобы ты забивала моему ребенку голову ожиданиями, которые я не смогу оправдать.

На последнем дыхании Мисти выжимает из груди:

– Ты представляешь, как я буду выглядеть?

А лицо Грэйс расплывается в мягкой широкой улыбке, и она возражает:

– Но, Мисти, ты будешь знаменитой.

Улыбка Грэйс – раздвигающиеся кулисы. Премьера. Грэйс распахивает свой занавес.

А Мисти отвечает:

– Не буду, – говорит она. – Я не могу.

Она просто обычный человек, который проживет и умрет без внимания, незаметным. Ординарным. Не такая уж это трагедия.

Грэйс прикрывает глаза. Все улыбаясь, начинает:

– О, ты станешь так знаменита в момент, когда…

А Мисти говорит:

– Хватит. Хватит уже, – Мисти обрывает ее, и продолжает. – Как легко тебе вселять надежды в людей. Ты что, не видишь, что подставляешь их? – говорит Мисти. – Я чертовски хорошая официантка. Если ты не заметила – мы больше не правящий класс. Мы не верхушка.

Питер, проблема твоей матери в том, что она не жила в трейлере. Не стояла в магазинной очереди с талонами на еду. Она не знает, как жить в нищете, и не хочет учиться.

Мисти говорит, что есть вещи и хуже, чем воспитать Тэбби так, чтобы она вжилась в эту экономику, чтобы смогла найти работу в мире, который она унаследует. Нет ничего плохого в том, чтобы обслуживать столики. Убирать комнаты.

А Грэйс закладывает место в дневнике кружевной ленточкой. Поднимает взгляд и спрашивает:

– Тогда почему ты пьешь?

– Потому что люблю вино, – отвечает Мисти.

Грэйс возражает:

– Ты пьешь и шляешься с мужчинами, потому что боишься.

Под мужчинами она, должно быть, подразумевает Энджела Делапорта. Мужчину в кожаных брюках, снявшего дом Уилмотов. Энджела Делапорта с его графологией и фляжкой хорошего джина.

А Грэйс заявляет:

– Я точно знаю, что ты чувствуешь, – складывает руки на дневнике в подоле и продолжает. – Ты пьешь, потому что хочешь самовыразиться, и боишься.

– Нет, – отвечает Мисти. Склоняет голову на плечо и смотрит на Грэйс искоса. Мисти говорит. – Нет, ты не знаешь, что я чувствую.

Рядом трещит уголь, посылая в трубу спиральный сноп искр. Из камина плывет запах дыма. Их походный костер.

– Вчера, – объявляет Грэйс, зачитывая из дневника. – Ты начала откладывать деньги, чтобы вернуться в родной город. Ты складываешь их в конверт, а конверт прячешь под край ковра у окна в твоей комнате.

Грэйс поднимает взгляд, выгибая брови, – складочная мышца плиссирует крапчатую кожу лба.

А Мисти спрашивает:

– Ты шпионила за мной?

А Грэйс улыбается. Постукивает по открытой странице увеличительным стеклом и говорит:

– Об этом сказано в твоем дневнике.

Мисти отвечает ей:

– Это твой дневник, – говорит. – Нельзя писать дневник за кого-то другого.

Просто чтоб ты знал: эта ведьма следит за Мисти и вписывает все в злую записную книжку в красной кожаной обложке.

А Грэйс улыбается. Говорит:

– Я не пишу. Я читаю, – переворачивает страницу, смотрит сквозь увеличительное стекло и объявляет. – О, завтра будет здорово. Тут сказано, что ты, скорее всего, повстречаешь милого полицейского.

Просто на заметку: завтра Мисти сменит замок на двери своей комнаты. Мигом.

Мисти требует:

– Хватит. Повторяю – хватит уже, – говорит Мисти. – Речь идет о Тэбби, и чем быстрее она научится жить средней жизнью с нормальной ежедневной работой и стабильным, надежным, обычным будущим, тем счастливее она будет.

– Вроде работы в конторе? – спрашивает Грэйс. – В собачьем питомнике? С милым еженедельным жалованием? Вот почему ты пьешь?

Твоя мать.

Просто на заметку: она это заслужила -

Ты это заслужил -

И Мисти отвечает:

– Нет, Грэйс, – говорит. – Я пью потому, что вышла замуж за глупого, ленивого, витающего в облаках мечтателя, которого воспитали в духе, что однажды он женится на знаменитой художнице, и который не вынес разочарования, – говорит Мисти. – Ты, Грэйс, засрала мозги своему ребенку, и я не позволю тебе засрать их моему.

Склоняясь так близко, что можно рассмотреть лицевую пудру в морщинах Грэйс, в ее ритидах, и красные паутинки в местах, где помада Грэйс просачивается в морщинки у рта, Мисти требует:

– Немедленно прекрати врать ей, или, клянусь, я завтра же соберу сумки и увезу Тэбби с острова.

А Грэйс смотрит мимо Мисти, на что-то позади нее.

Не глядя на Мисти, Грэйс вздыхает. Говорит:

– Ах, Мисти. Для этого уже слишком поздно.

Мисти оборачивается, а позади нее стоит Полетт, женщина с конторки, в белой блузке и черной плиссированной юбке, и Полетт произносит: