В поисках праздника - Виталий Капустянский Страница 18

– А воду, надеюсь, мы можем брать? – спросил я.

– Безусловно.

Возвращаясь вдоль сухих навесов, я обнаружил пропажу Томы, но с окончанием пляжной зоны я увидел ее, махающую мне из кустов загорелой рукой. Она была одета в раздельный и довольно узкий купальник, очевидно, она давно из него выросла, но продолжала его носить, так девушки носили школьную форму, которая потом превращалась в мини-платье.

– Саша, пожалуй, я отделюсь от тебя и догоню тебя позже.

– Давай, искуситель.

Я обогнул пышные кусты и, поставив канистры на бетонный бортик, подошел к Томе.

– Здравствуй.

– Здравствуй, ты извини меня… Я не могла при всех, а то узнают и могут домой отправить.

– Ты правильно поступила, все хорошо, не волнуйся.

– Ты, правда, на меня не обижаешься?

– Нет, моя милая, – прижимая ее к себе, сказал я.

Мы поцеловались, ее дрожащее дыхание опьянило мою раскаленную голову, Тома нежно сжимала мою спину, и я таял от ее робких прикосновений. Она положила мне голову на плечо и крепко обняла за талию, а я гладил ей спину и крепко прижимал к себе.

– Ты не пропадешь?

Ее молящий, юный взгляд обезоруживал меня, и я был бессилен что-либо солгать, мне хотелось только ласкать этого милого ангела.

– Не знаю? Завтра здесь, возможно, будут пограничники.

– Я сегодня вечером не смогу с тобой встретиться, поэтому и позвала тебя, – крепко обнимая, сказала она.

Ее влажные лепестки губ нежно коснулись моей горячей, левой груди, и я почувствовал, словно у меня открылась маленькая ранка.

– Я думаю, мы еще встретимся, – целуя Тому в мягкий пробор волос, сказал я.

Я гладил ее мягкие волосы и тонул в чистых, взволнованных глазах, обняв Тому, я укачивал ее, пытаясь успокоить, и с наслаждением пил ее чистые лепестки нетронутых губ.

– Как мне хорошо с тобой, – шептала она, – я не забуду этого никогда. Ты все понял и не тронул меня. Я буду ждать нашей встречи. Прощай.

Стройные ноги заскользили по взрывающимся пыльным буграм холма, и я волновался, чтобы Тома в спешке не упала на сухую жесткую землю. Проводив взглядом ее милую фигурку, я медленно спустился к ожидавшим меня канистрам. Когда я поднимался по извилистой дороге на нашу стоянку, то каждое усилие заставляло дышать маленькую ранку на левой груди, словно ее нежный поцелуй открыл мое сердце, отчего весомые канистры таяли в моих сильных руках, как морская пена.

На «вороньей слободке» весело обсуждали явление нудиста Орфея среди обычных нудистов «МЭИ».

– Сначала все голые девицы с восхищением смотрели на высокого, накаченного культуриста, он был для них идеал. И тут появляется наш мальчик со свирелью, в тулупе и с канистрой, все ошеломленные девицы, вытаращив глаза, смотрят только на него. Андрей спокойно ставит канистру, снимает тулуп и стелет его, как подстилку, после чего гордым шагом входит в море. На его лице нет ни тени сомненья, он спокойно полощет свою мужскую гордость и смотрит в даль моря. А потом он гордым морским шагом возвращается на берег и усаживается в позу лотос на овчинный тулупчик.

Взрывы хохота разорвали раскаленный воздух, и осколки улыбок скатились с «вороньей слободки» к теплому морю.

– А девчонки-то про культуриста забыли и все смотрят на Аполлона Нудистского. Даже сам атлет заинтересовался, – хохоча, с трудом выпалил Олег.

Обняв друг друга, Саша с Семенычем заразительно хохотали, а Андрей, как национальный герой, сидел, закинув ногу на ногу на том самом бревне, где совершил постриг, и, улыбаясь, смачно затягивался, куря свой любимый «беломор». Краем уха я слушал их разговор, но, несмотря ни на что, в моей левой груди все еще таилось тепло маленькой ранки, во власти которой я находился. Блаженный покой моей души растворялся в голубом штиле, вдали морского горизонта на дымчатой голубой поверхности плавали притихшие чайки. Полет солнца оканчивался традиционным трамплином, с которого оно совершало свой небесный прыжок, чтобы потом вынырнуть на другом конце света.

Каким прекрасным бывает иногда утро, каким чистым и безвозвратно улетающим видится его шаг. И все, что ты видишь, видится тебе в свете этого утра, и ты испытываешь волнительно-радостное чувство небывалого подъема, может быть, это и есть минуты безоблачного счастья. Не знаю, но только мне бывает так хорошо, и моя душа так чиста и открыта, что все мои мысли устремляются в небесные просторы. И сейчас мои глаза, вобрав свет такого редчайшего утра, искрясь и радуясь, смотрели на яркий квадрат пляжа, и купание девушек превращалось в таинство морских дев. Я лежал на диктаторском ложе и наблюдал скольженье упругих девичьих тел на прозрачном мелководье. Вот одна из девушек, смеясь и оборачиваясь, бежала, высоко выбрасывая колени, и многорукое море, нежно сдерживая ее каждый шаг, ни на секунду не выпускало ее изящных ножек из голубых рук с белыми пальцами. Другая игривая девушка в момент известной только им игры, высоко ныряла, словно морской дельфин, блеснув на солнце загорелым хвостом ног, и море, словно балетмейстер, поддерживая девушку под скользкие бедра, уносило игрунью в царство бездонных ласк. Я нисколько не завидовал морю, в мою душу вселился демон спокойствия, и полуразвенчанному диктатору хотелось скорее миловать, чем казнить. Не желая отяжелять своей души ничем, я совершил легкий завтрак, состоящий из чашки чая и двух печений, намазанных тонким слоем масла. Южная эротическая фея случайно выпустила из сладких объятий неумолимого диктатора. Так порой мы купаемся взглядом в обольстительной дымке красивого пейзажа, но стоит только приблизиться, и мы с сожалением замечаем все несовершенство вида. Крупные капли налетевшего дождя внезапно смыли обольстительную акварельную расплывчатость, и мой взгляд пронзил реалистический стиль. Вырвавшись из объятий феи и сорвав с глаз липкую розовую вуаль, я взглянул на обетованную землю глазами исследователя и путешественника, что на минуту мне все показалось таким немыслимым бредом, что я почувствовал себя человеком, засыпающим у себя дома, но утром открывающим глаза на необитаемом острове. Это было первое кратковременное отрезвление, и первая мысль: зачем я здесь?

Но коварная фея, блеснув перед глазами оранжевой тканью, вернула ход моих мыслей в сладкое русло, и минута сомненья растаяла за бледной вуалью соблазнительницы, снова накинутой мне на глаза. И я, повинуясь сладкозвучным струнам эроса, незамедлительно решил спуститься к морю, а наш главный насмешник Женя решил сопроводить меня на пляж, где загорала черноволосая Натали. Мы подсаживаемся к ней на цветастое покрывало, Женя отпускает едкие шуточки, а я выдерживаю лирическую линию завладевшего мной утра. Но постепенно мое настроение меняется под воздействием Жениных шуток и смеющихся нежных холмов Натали. А на шатающейся площадке «вороньей слободки», устои которой тщательно подмывали водкой и бунтом, вовсю гуляли разомлевшие аргонавты. Загорелый Геракл лежал, раскинув рельефные мускулы на белом плотике, его широкая спина опиралась на смятый рюкзак, по мускулистому животу текли капли пота. В его пьяной руке застыл пустой стакан, на дне которого сияла прозрачная улыбка валящей с ног жидкости. Рядом с Гераклом возлежал младший брат Сизифа и тупо смотрел на склон зеленой горы; но постойте, постойте, скажет пытливый читатель, а где же наш легендарный «король пиршества» которому, как может показаться нам, покровительствует сам бог Дионис во всех винодельческих начинаниях. Да, да, дорогой мой читатель, как это ни прискорбно, но факт, наш непревзойденный гурман не был приглашен на столь скромное, но жаркое пиршество. Его необузданный темперамент увлекли морские коварные дали, укачивая Андрея на зеленоватых волнах на надувном матрасе, скитальческая рука моря направила нашего капитана (предварительно усыпив его) к неизвестным южным берегам. И в тот момент, когда мой взгляд, словно горнолыжник, скользил по нетронутым заснеженным холмам черноволосой Натали, а Женя сыпал шутками, наша идиллия была нарушена бегущими пограничниками. Одетые в пятнистую форму с засученными рукавами и с короткими автоматиками на плече, они с невероятной легкостью вбежали на «воронью слободку», застав врасплох пьяных и обнаженных аргонавтов.