Пляжная музыка - Пэт Конрой Страница 17

Я прекрасно знал, что иду сейчас рядом с одной из жизней, которую некогда отказался прожить. Когда-то наши пути так тесно переплетались, что казалось, будто мы созданы друг для друга, надо было лишь поддаться соблазну инерции. Друзья детства нас давно соединили, практически санкционировали наш союз. С самого начала мы оба отличались спокойным, уступчивым нравом. Казалось, мы находимся на одной половине шахматной доски. О том, что Ледар болезненно застенчива, первой намекнула мне моя мать. Она объяснила мне, что красота — это священный дар, как правило принадлежащий всему миру, а не его обладательнице. Мать поняла, какое тяжелое бремя ответственности за непрошеную красоту лежит на плечах Ледар, и заметила, как одинока эта девочка. Мы с Ледар молча объединили наши одиночества и отдались подхватившему нас потоку жизни. И сейчас, когда мы шли по Венеции, то оба чувствовали силу истории, которая так и не была рассказана, и путешествия, которое так и не совершилось. Все это стояло между нами словно третий лишний.

Я знал, что Ледар не может простить себе собственный выбор. Но она выросла в памперсном лепечущем мире, который создает для девушек Юг, заставляя их выбирать путь наименьшего сопротивления. Как только Ледар поняла, что научилась думать самостоятельно и решать сама за себя, как тут же обнаружила в себе худшие инстинкты своих родителей. Долгое время она считала себя невосприимчивой к ядовитым родительским дарам и осознала, что этот яд ее убивает, только тогда, когда вышла замуж. Путем хитроумных уловок и тщательно продуманных ходов она умудрилась выбрать человека, считавшего ее полным ничтожеством. Муж с удовольствием подтверждал ее самые нелестные мысли о себе и в конце концов все в ней возненавидел.

В молодости я считал, что такой брак — редкость. Теперь же понимаю, что это распространенное явление. За свою жизнь я столько навидался заключенных без любви браков, что ими можно было бы заполнить большинство пустынных мест Запада США. Американские матери, сами того не сознавая, учат сыновей подавлять волю девушек. Еще в юности мы учимся предавать наших будущих жен, осваиваем тонкие способы проявления раздражительности и неодобрения. Моя собственная мать снабдила меня оружием, с помощью которого я мог разрушить жизнь любой женщины, имевшей глупость в меня влюбиться.

Ледар взяла меня под руку, и на мгновение мы оба почувствовали себя счастливыми.

Ледар была замужем за одним из тех американцев, которые использовали речь и секс, невзирая на последствия или приличия. Ее любовь к нему пошатнула ее уверенность в любви к самой себе. Пять лет она пыталась восстановить чувство равновесия, после того как муж оставил ее ради двадцатилетней девушки, представлявшей собой более молодой и чуть более плотский вариант самой Ледар. Ледар призналась, что составила список знакомых мужчин, в кого не страшно было бы влюбиться, если окрепнет настолько, что снова сможет выйти на опасную конкурентную тропу. Я тоже был в этом списке, но только до тех пор, пока Ледар не вспомнила о самоубийстве Шайлы. Вспомнив это, она осторожно вычеркнула меня из списка и добавила телефонные номера еще троих мужчин, прошедших проверку. Как и некоторые другие мои знакомые женщины, Ледар считала, что я в ответе за смерть Шайлы, хотя ей практически ничего не было известно о нашей совместной жизни.

С моста, перекинутого через небольшой канал, я указал на двух пожилых мастеров, которые как раз заканчивали строительство гондолы. Их наняла фабрика, где до сих пор лодки изготавливались вручную.

— У меня тут есть друг. Джино, — сказал я, взяв Ледар за руку. — Его причал недалеко отсюда.

— Джек, ты придумал неплохой способ зарабатывать на жизнь. Я знала, что ты хорошо жаришь устриц и готовишь свинину, но даже представить не могла, что ты рискнешь взяться за кулинарные книги. Мне даже в голову не приходило, что ты будешь писать о красивых городах и хороших ресторанах.

— А кто мог знать, что ты станешь писать киносценарии?

— Думаю, я это знала, — повернулась ко мне Ледар. — И все же мне кажется, что ты сбежал.

— Может, и сбежал, Ледар. Впрочем, это мое призвание, и я могу делать то, что хочу. И это одно из тех редких благ, что даются с возрастом.

— Джек, иногда я рассказываю своим нью-йоркским друзьям, что значит вырасти в Уотерфорде. Рассказываю о том, как мы везде бегали дружной толпой — все мы, — а они мне не верят. Говорят: судя по моим рассказам, я выросла в окружении богов и богинь. Считают, что я преувеличиваю. Попросту не верят. Сначала я рассказываю им о Майке, потому что они о нем слышали. Рассказываю о тебе и твоей семье. О Шайле и ее семье. О Кэйперсе и Джордане. О Великом Еврее Максе. О маме… Я не могу говорить об этом простым бытовым языком для большей достоверности. Разве был среди нас хоть кто-то, кто не казался бы тебе умным, даже тогда?

— Да. Я сам не казался себе умным. Даже тогда. Недостаточно умным, чтобы уйти с дороги.

— Уйти с дороги? Что это значит?

— Я не знал, что все, что делаешь, опасно. Все, даже самый незначительный поступок, может привести к катастрофе.

— Разве у нас были какие-то предзнаменования, тайные знаки? Чайные листы, по которым мы что-нибудь прочли бы, если б были настороже?

— Ты и не должна видеть эти знаки. Они невидимы, не имеют запаха, не оставляют следов. Ты даже не чувствуешь их, пока вдруг не окажешься на коленях, рыдая под их непереносимой тяжестью, — ответил я.

Я провел ее по переулку мимо траттории и химчистки с запотевшими окнами. Из траттории доносился запах чеснока и жареной свинины.

— В этой траттории я еще ни разу не обедал. Должно быть, новая.

— Замечательно, — сказала Ледар. — Как мы умело перевели разговор от всех этих ужасов к еде.

— Ледар, я научился не думать о Южной Каролине. Особенно о моментах, которые вызывают боль. Например, о Шайле. Надеюсь, ты понимаешь. Если нет, прости, но я не нуждаюсь в твоем разрешении, о чем я могу думать, а о чем — нет. Так же как и тебе нет нужды спрашивать у меня разрешения, о чем писать, и, черт возьми, ты, Ледар, не написала ни словечка о том, что случилось с нами, богами и богинями твоего детства.

— Ох, Джек, сколько лет я не слышала, как староста нашего класса произносит речь, — улыбнулась Ледар.

— Да ты, засранка, сама меня и вынудила.

— Забавно, Джек. Южная Каролина всегда была для меня запретной темой. Я ни разу о ней не написала, ни слова, ни намека, и даже не помышляла об этом, пока в прошлом месяце Майк не пригласил меня в Нью-Йорке на ланч. Мои родители живут в постоянном страхе, что я раскрою дворцовые тайны, которые навеки опозорят наше имя.

— У твоей семьи нет секретов, Ледар, — сказал я. — А только глупые ошибки.

— Тебя не удивляет, что Кэйперс баллотируется в губернаторы?

— Кэйперс баллотируется в губернаторы?! — громко рассмеялся я. — Это было неизбежно. Помнишь, как он говорил об этом еще в первом и во втором классах? Поверить не могу, что уже в семилетнем возрасте человек может быть таким амбициозным и целеустремленным.