Ты, главное, пиши о любви - Юлия Говорова

Марина – Юле

Москва

Юлька, привет! Своими письмами ко мне, звериными фотографиями и дичайшим отшельничеством ты соорудила космодром: пришла пора запускать в небо книгу – космическую ракету. Как говорил Антон Павлович: пока на Руси существуют леса, овраги, летние ночи, пока еще кричат кулики и плачут чибисы, не забудут ни Тургенева, ни Толстого, ни, я добавлю от себя, Юлю Говорову.

И хотя проницательному взгляду ясно, что ты болотная кикимора, я толкаю тебя под локоть, как черт монаха: попробуем собрать твои ко мне письма? Прямо в первозданном виде? Можешь ты только собрать их – и прислать мне?

Юля – Марине

Пушкинские Горы

Дорогая, любимая Марина, письма я давно потихоньку собираю. Об Ирме, о Гамме, о Моне, о гусях. Постараюсь собрать их и прислать, не раздирая.

А у нас сейчас дожди, дожди, дожди. Засыпаем под дождь, просыпаемся от дождя, он стучит по окну, еще в окна стучат синицы. Попугаи слушают дождь и смотрят на птиц в окно. Грязный и мокрый волк, грязный (из-за мокрой земли) лис Вася. Грязный гусь.

Повсюду мокрые понурые листья. Только кленовый – оптимист.

Любим вас – из осенних луж и дождей, среди раскисших полей, но с не поникшими цветами.

Марина – Юле

Начнем с того письма, где Виктор Тоска говорит Весли Джексону: «Ты, главное, пиши о любви…» Вот он – узелок, первый крендель, завиток, из которого Вселенная вырастает. Тут очень главное должно быть. В общем, трагическое что-то. А дальше – как Бетховен Людвиг ван – взрывает все, взмывает к небесам, особенно в кульминации: подъем и накал, край бездны, дальше только просветление…

Так и у тебя: вступление – зима.

Юля – Марине

Сегодня не до работы!

У Вероники с Андреем выходила замуж старшая дочка. Вам, Марин, знакомо это волнение. Когда ехали во Псков в новеньких костюмах и юбках, они вдруг оказались такими взволнованными и беззащитными, мои друзья, что я даже всплакнула, как тенор в «Днях Турбиных» (и вечером, разумеется, выпила, как Мышлаевский).

Из-за хлопот со свадьбой – я на весь зоопарк одна. Вот и в день свадьбы – проводила утром Андрея и Веронику в Псков, и за совок с метлой!

А моя мамочка, по-моему, расстроилась, когда я ей рассказала. Наверно, надеялась тоже на мою свадьбу. Но все-таки для меня Ирма и Вася, и Хиддинк, и птицы, и небо, поля и деревья – пока что вариант…

Марина – Юле

Ладно, со свадьбой я тебя не тороплю, а вот с книгой тянуть не стоит. Как старый друг тебе советую, как старший брат: не жди, когда на тебя обрушится изобилие времени, и ты засядешь, и что-то там свершишь.

Поторапливайся, если не хочешь, чтоб твоя проза мхом поросла!

Я и сама бы ринулась, очертя голову… в Крым, устроилась в тени под кипарисом и написала б, наконец, роман, который в третий раз приходится откладывать на всем скаку – то из-за катастрофического таяния льдов Арктики, то из-за небывалого приближения Луны. Теперь меня снесло лавиной твоих писем.

Юля – Марине

Дорогая, любимая Марина! Сижу с попугаями, разбираю завалы собственных писем. В деревне все время вырубают электричество. А у меня тут такие лабиринты, что правильную и гармоничную картину этого мира и не знаю, удастся ли воссоздать? Вот основной блок сейчас нашла в компе. Письма первых лет (где-то около полутора лет из трех) затерялись. Но основные – здесь. С вашими сохраненными ответами. Я, конечно, хранила переписку, но у меня несколько раз «сгорало» все, и я восстанавливала по разным файлам.

У нас как-то вдруг зима, метель и снег, жесткий ветер. Снег лег ненадолго, это понятно, но его приход был суров. Лицо секло и резало метелью. Хорошо, что успела Ирму утеплить, и Васю. Сегодня разнесла по теплым домам всех аистов. Начали спасательные работы. Потихонечку собираем всех в отапливаемые южные края.

Марина – Юле

Это что, надо снизу вверх читать???

Вверх ногами?

Юля – Марине

Да, все движется от сегодняшнего дня к прошлому!

Распутываю года и времена года, перебрала старые письма, что нашла. Ничего не убирала, но от некоторых остались кусочки, я раскидываю их и приткну потом к каким-нибудь другим, совпадающим по времени года письмам.

Теперь разбираю животных и птиц: фазанов, гусей, павлинов, страусов.

Марина – Юле

Ладно, доделывай, и присылай все.

Только не увязай в мыслях, чувствах, «работе». Письма – в отличие от столбовой прозы – материал неверный и летучий. Они погаснут от сушки, выжимки и утруски. Не усердствуй!

Юля – Марине

Марин, уже около двухсот страниц. Единственное, что я потом добавлю, это вышлю вам кусочки своих черновиков, по безалаберности они от писем не отличаются, а какое-то хорошее и ценное содержимое в них есть: про Алю, про деревенских, они для меня тоже все живые, гармоничные, я не разделяю их с природой и животным миром.

Конечно, в письмах есть недостатки. Мне все-таки важно их подчистить. Ну, как не подчистить-то? Вы бы и сами не дали ничего, не подчистив. Это ж святое дело – подчистить. Одно дело – пишешь конкретному человеку, но читать-то будет весь мир!

Марина – Юле

Да кто тебе сказал, что из этого что-то выгорит?!

Просят тебя – собрать ВСЕ ПИСЬМА в том виде, в каком они уже есть – специально не выстраивая, не отбирая, никаких вводных тем и дополнительной информации, письма, как они есть – пять пудов писем! Заведи файл и сбрось. Будет и хронология, и все, чем ты там дышишь и живешь!

Юля – Марине

Марин, шлю блок деревенских писем, которые близки моей жизни сейчас, и, надеюсь, органично войдут к животным. По заброшенности, уединенности, гармонии. То, что мне дорого, из того, что было у меня до погружения в животных. Это мои родные – Аля, тетя Маша и Алексей. Мои деревенские знакомые, мои соседи.

Единственный, кого я бы хотела избежать, – это Пушкин.

Я хочу пройти это по касательной, просто, да, недалеко заповедник, ну и все, без всех этих выяснений, объяснений. Да, рядом когда-то жил Пушкин, ну и что. Там, где он возникнет, там возникнет. А специально его притягивать за уши не хочу.