Хрупкая душа - Джоди Пиколт Страница 17

Формально я была твоей крестной. Это, наверное, означало, что я несу ответственность за твое религиозное воспитание, что само по себе смешно: в церковь я отродясь не ходила (из здорового страха воспламенить крышу), тогда как твоя мать старалась не пропускать ни одной воскресной мессы. Я себя представляла скорее феей-крестной из сказки. Той, которая однажды превратит тебя в принцессу, не прибегая к помощи мышей в кукольных костюмчиках.

Потому я редко навещала вас с пустыми руками. Шарлотта говорила, что я тебя балую, но я ведь не увешивала тебя бриллиантами и не дарила ключей от «хаммера». Я приносила наборы для фокусов, шоколадки и детские видеокассеты, которые Эмма уже переросла. Даже когда приходилось ехать прямиком из больницы, я что-нибудь придумывала по пути — например, завязывала резиновую перчатку, как воздушный шарик, в форме животного. Прихватывала из операционной сеточку для волос. «Когда ты притащишь ей влагалищный расширитель, — говорила Шарлотта, — я официально отлучу тебя от нашего дома».

— Привет! — крикнула я, войдя. Если честно, я уже и не помню, когда последний раз стучала. — Пять минут, — объявила я в спину Эмме, несущейся по ступенькам навстречу Амелии. — Даже куртку не снимай.

Я прошла по коридору в гостиную, где ты лежала на диване, закованная в гипс, и читала книжку.

— Пайпер! — радостно воскликнула ты.

Иногда, глядя на тебя, я перестаю замечать вывихи твоих костей или твой неестественно малый рост, всегда идущий в комплекте с ОП. Вместо этого я вспоминаю, как твоя мама плакала, рассказывая, что и в этом месяце ей не удалось забеременеть.

Вспоминаю, как она вынула у меня из ушей стетоскоп, чтобы тоже послушать биение твоего сердца, напоминавшее шелест крылышек колибри.

Я присела рядом и достала из кармана традиционный подарок. На сей раз это был надувной мяч для пляжных игр — поверь, в середине февраля найти его было непросто.

— Мы так и не дошли до пляжа, — сказала ты. — Я упала.

— Но это не просто надувной мяч! — возразила я и принялась дуть, пока он не стал походить на девятимесячный живот беременной женщины. Тогда я запихнула его тебе между колен, прислонив к твердому гипсу, и постучала ладонью по верхушке. — Это барабан! Там-там, если быть точной.

Ты, рассмеявшись, тоже принялась барабанить. На звук прибежала Шарлотта.

— Ужасно выглядишь, — сказала я. — Когда ты последний раз спала?

— Боже мой, Пайпер! Я тоже очень рада тебя видеть.

— Амелия готова?

— К чему?

— Как к чему? У них тренировка по фигурному катанию.

Она шлепнула еебя по лбу.

— Вылетело из головы! Амелия! — закричала она и объяснила мне: — Мы только вернулись от адвоката.

— И как всё прошло? Шон по-прежнему рвет и мечет и готов засудить весь мир?

Не ответив, она лишь похлопала мяч рукою. Ей не нравилось, когда я высмеивала Шона. Твоя мама была моей лучшей подругой, а вот папа сводил с ума. Если уж он что-то задумал, то хоть ты дерись — он с места не двинется. Окружающий мир Шон представлял исключительно черно-белым, а меня, наверное, можно отнести к тем людям, которые ценят яркие пятна.

— Представляешь, Пайпер, — вмешалась ты, — я тоже каталась на коньках!

Я недоверчиво глянула на Шарлотту, но та кивнула, подтверждая твое странное заявление. Она ведь до смерти боялась вашего пруда, говорила, что он лишний раз тебя искушает. Мне не терпелось узнать подробности.

— Раз уж ты забыла о тренировке, то и о кондитерской ярмарке, поди, тоже?

Шарлотта вздрогнула.

— А что ты испекла?

— Шоколадные бисквиты в форме коньков. Шнурки и лезвия сделала из глазури. Такой, знаешь, белесой, под изморозь.

— Ты испекла шоколадные бисквиты? — переспросила Шарлотта по пути в кухню, куда я за ней последовала.

— От начала до конца. Эти мамаши уже внесли меня в черный список, когда я пропустила весеннюю ярмарку ради медицинской конференции. Теперь я пытаюсь искупить свои грехи.

— И когда ты, интересно, замешивала тесто? Пока накладывала швы на рассеченную промежность? После тридцатишестичасовой смены? — Шарлотта открыла шкаф и, порывшись на полках, наконец извлекла из его недр пачку шоколадного печенья, которую и высыпала в глубокую тарелку. — Если серьезно, Пайпер: тебе обязательно быть такой чертовски идеальной во всем?

Она атаковала беззащитные печеньица вилкой.

— Эй, подруга! Кто нассал тебе в компот?

— А чего ты ожидала? Заявляешься ко мне домой, чуть ли не пританцовывая на ходу, говоришь с порога, что я хреново выгляжу, а потом унижаешь меня этим…

— Ты профессиональный кондитер, Шарлотта. Ты можешь испечь кольца вокруг планеты… Боже, что ты творишь?

— Хочу, чтобы это было похоже на домашнюю выпечку. Потому что я уже не профессиональный кондитер. Я давно перестала ею быть.

Когда мы только познакомились с Шарлоттой, ее как раз признали лучшим кондитером штата Нью-Гэмпшир. Я даже читала журнальную статью, в которой ее хвалили за особый талант — соединять несовместимые, казалось бы, ингредиенты в произведениях кулинарного искусства. Раньше, приходя ко мне в гости, она непременно приносила какие-нибудь сладости: то кексы с сахарной присыпкой, то пироги с ягодами, взрывавшимися, словно фейерверк, то пудинги, которые можно было прописывать как болеутоляющее. Ее суфле по легкости было сравнимо с летними облаками, а шоколадная помадка заставляла забыть обо всех неурядицах. Она признавалась, что когда готовит, то чувствует себя на своем месте, чувствует, что занимается положенным ей делом. Я тогда ей завидовала. Я любила свою профессию, я делала успехи на этом поприще, но у Шарлотты было призвание. Она мечтала открыть собственную кондитерскую и написать кулинарный бестселлер. Пока не родилась ты, я даже не представляла, чем ее можно отвлечь от хлебобулочных изделий.