Бывший сын - Саша Филипенко Страница 15

— Куда сегодня пойдем, любимый? Давай куда глаза глядят? Давай? Хорошо… Мы, как ты помнишь, живем на седьмом этаже. Из твоего окна виден весь двор. Большие деревья, футбольная площадка, соседские дома. Впрочем, как только наступает весна — в окне одна листва! Деревья высокие, большие. Деревьям этим много-много лет. Не видно ни других домов, ни площадки, на которой ты с детства разбиваешь колени. Итак, ты вызываешь лифт. А я закрываю две двери. У нас две двери и четыре замка. Ты всегда ворчишь и ругаешься на меня, а я считаю, что так спокойнее. Раньше мы ставили квартиру на охрану. Помнишь? Я всегда звонила и говорила: «Поставьте, пожалуйста, на охрану — Ц856». Но теперь я не звоню — слишком дорого получается. Нет у меня таких денег каждый месяц. Поэтому я закрываю дверь, а ты, как обычно, вызываешь лифт. Лифт у нас старый. Вначале ты должен открыть большую железную дверь — это можно сделать только когда подъедет кабина, затем толкаешь ногами деревянные дверки и заходишь внутрь. Ты всегда толкаешь их ногами, как бы я тебя ни просила. Ты помнишь, как устроен лифт? Нет? Давай все будем вспоминать. Как правило, в лифте восемнадцать составляющих. Ты уж поверь бабушкиному техническому образованию! Машинное помещение, лебедка и рабочие канаты. Подвеска и ловители. Кабина — у нас она довольно красивая и даже немного похожа на те, что показывают в иностранных фильмах. Отводка. Башмак. Шахта. Направляющие кабины. Направляющие противовеса. Противовес. Буфер. Приямок. Натяжной блок. Канат ограничителя скорости. Сам ограничитель скорости и магнитная станция. Вот, собственно, и все. Вот в такой штуковине мы с тобой, любимый, спускаемся вниз. Ты можешь видеть все этажи, которые мы проезжаем. Когда ты видишь, что на четвертом или третьем этаже кто-нибудь ожидает лифт, — ты нажимаешь на кнопку «стоп», открываешь двери и впускаешь соседей. Все они очень рады твоему выздоровлению. Они улыбаются тебе. Вот Рим — тебя всегда удивляло его имя. Имя и правда редкое. А вот Катя, его младшая сестра. А это тетя Настя, она возит меня по воскресеньям на рынок. У них была собака, Кора, кокер-спаниель, помнишь? Кора умерла недавно. Тетя Настя теперь думает, покупать новую или нет, — слишком долго Кора у них жила. Перекинувшись парой слов, мы выходим во двор. Прямо перед тобой детский сад. Вернее, раньше там был детский садик, ты всегда играл здесь, но теперь два садика совместили, а здесь сделали милицейский участок. Вот почему в нашем дворе так много людей в форме. Смотрят за порядком. И днем и ночью! Красть, правда, меньше не стали, но кого это волнует?! Главное чтобы они все сумели мобилизоваться в случае чего. Берут всех — идут все! Платят больше, чем где бы то ни было! Совсем непонятно, зачем переводить тексты в Академии наук, если можно гулять по парку с дубинкой, гонять алкашей и получать в три раза больше. Ну да ладно, не будем о грустном! Если пойти направо, то можно выйти к Дворцу водного спорта, но ты всегда поворачиваешь налево и идешь в арку. На первом этаже нашего дома парикмахерская. Именно здесь ты всегда стрижешься. У тебя очень быстро отрастают волосы, поэтому ты ходишь сюда раз в три недели. Девочки тебя очень любят. Думаю, многие, даже несмотря на разницу в возрасте, влюблены в тебя. Все ждут, когда ты закончишь школу. Кстати, надо бы тебя опять подстричь. Ну вот, ты заходишь в арку и поворачиваешь направо. Здесь книжный магазин. Он здесь сто лет! Через дорогу Государственная академия искусств. С большой буквы! Творческая грядка. Актеры, художники, скульпторы и режиссеры — все выходят отсюда. В последнее время, правда, выходит мало, да и качество оставляет желать лучшего. Гордость последних лет — девочка с актерского факультета. Она сумела выскочить за известного сценариста, сына поэта, который строчил гимны. Все об этом только и говорили. Думаю, ей даже памятник поставят. Слева, через дорогу, станция метро. Ты вечно коверкаешь ее называние и говоришь «Укради меня паук». Помнишь? У тебя такая привычка. «Восток» ты называешь «Вудстоком», а «Институт культуры» почему-то институтом «Сепультуры». Не знаю, что это значит, но какой-то смысл в этом, наверное, есть. Если хочешь, спустимся в метро, но раз уж такая погода — давай лучше прогуляемся, к «Октябрю»…

Бабушка часто гуляла с Франциском по городу. Она рассказывала о новых местах, на которые теперь обращала внимание лишь затем, чтобы позже описать внуку. Эльвира Александровна пыталась узнать все, что хоть как-то могло заинтересовать, удивить, разбудить его. Когда она принесла в палату телевизор, медсестры хором подумали: «Ну вот, еще одна устала от своего чада!».

— Ты как больше хочешь, любимый? Мне пересказывать события матча, или все-таки будем слушать комментаторов? Хотя какой смысл их слушать? Они же теперь не футбол комментируют, а языком чешут. У них теперь мода такая. Они, видите ли, думают, будто что-то очень интересное рассказывают. Вот их бы отправить вести репортаж на радио, я бы на них посмотрела! Но им же всем все равно. Они все считают, что у них отличное чувство юмора. Что им на роду написано не футбол комментировать, а шутки о спортсменах выдавать. Вот я когда смотрю матч, мне лично совсем не понятно, кто кому пас отдал, кто кого обыграл, кто по какой схеме играет… Сидят себе, обсуждают истории какие-то, а в это время уже четыре атаки прошло… один-ноль, кстати, уже…

Бабушка не поворачивала экран к Циску — телевизор стоял слишком близко. Она боялась, что это может навредить внуку. «Он и так у меня настрадался, не хватало еще, чтобы из-за меня он испортил себе зрение».

Иногда приходил Стасик, последний из друзей. Стасик плохо шел на контакт, почти не умел знакомиться и поддерживать отношения с новыми людьми. Одноклассники разъехались, и Стасик Круковский остался один. Время от времени он перекидывался шутками с коллегами по президентскому оркестру, но этим все и ограничивалось. Если у Стасика и был настоящий друг, то другом этим был Франциск.

— Знаешь, о чем я по-настоящему жалею? О том, что мы не записывали на диктофон наши разговоры в столовой. Очень же было круто! Наши обеды — это вообще что-то очень смешное было! Сколько мы ржали, а? Дураки мы! Надо было записывать на диктофон! Мы столько всего смешного наговорили за прошлый год. Мне кажется, по радио можно было бы вести прямые трансляции с наших обедов. Вся страна, кроме преподов, конечно, держалась бы за животы. А помнишь, как мы аплодировали, когда кто-нибудь разбивал тарелку или стакан? Вся столовая хлопала. Мне кажется это очень круто, когда есть такая традиция. Это как в иностранных фильмах. У нас ведь даже малые хлопают, когда кто-нибудь тарелку бьет. Да уж, клево было, ничего не скажешь. Кстати, знаешь, я должен тебе кое в чем признаться. Да… я давно хотел, но все как-то не получалось… В общем, помнишь, когда была наша смена по столовке, когда мы дежурили, в общем, когда я уже начал убирать стол, а ты, козел, еще допивал компот и все тормозил, а я все подгонял тебя, а ты все не торопился назло мне, и вот когда ты отвернулся — я выжал тебе грязную тряпку в стакан. И ты все выпил. Да… Я перед этим четыре стола ей протер… Ну ты, козел, никак не хотел торопиться! Ты уж не держи на меня зла, хорошо? К тебе, кстати, кто-нибудь еще приходит?

Нет. Друзья не приходили. Одни забывали, других увозили родители. За границу. Навсегда. Мама Франциска любила повторять, что в мире осталось всего два кочующих народа: «Цыгане и мы. Мы географическое понятие, а не нация!». Пока мама острила, соседи покидали двор. На машине скорой помощи. Так было дешевле. Грузоперевозки стоили дорого. «Рафик» набивали вещами и пожеланиями. Женщины плакали, мужчины утрамбовывали чемоданы. Дети смеялись. Водитель включал сирену, и еще одна семья пропадала в арке. Стасик прощался и уходил.