Бывший сын - Саша Филипенко Страница 16

Бабушка открывала окно, и палату заполнял свежий воздух. Воздух города, который впал в кому немногим раньше Циска. Воздух города, единственной настоящей достопримечательностью которого было небо совершенно особенного цвета, цвета, который когда-то воспел великий еврейский художник. На мгновенье забыв обо всем, бабушка засматривалась на это небо. Машинально включив магнитофон, бабушка продолжала смотреть в окно, и известный музыкант пел Франциску:

Пpыдyмай сабе свой сьвет

Пpыдyмай сабе сьвятло

Пpыдyмай свой дождж i сьнег

Пpыдyмай yсiм на злосьць…

Прыдумай сабе жыцьцё

Прыдумай паўсюль усё

Няхай гэта ўсё жыве

Прыдумай сабе сябе…

Быць можа гэта табе дапаможа

Быць можа

Дай Божа…

* * *

Давление насыщенных паров воды росло. Лишний пар конденсировался в виде тумана. Одним словом, все шло своим чередом. Ранней весной две тысячи третьего года мать Франциска родила мальчика. Пять килограммов, пятьдесят пять сантиметров. Здорового. Главный врач оказался не только хорошим специалистом, но и довольно симпатичным, обаятельным мужчиной. Статный, успешный эскулап рассмотрел в женщине, которая почти не следила за собой, засыхающий, но не мертвый цветок. Роман был стремительным и прямолинейным. Несколько звонков на домашний номер, поход в кино и кратковременная (из-за внезапно начавшегося дождя) прогулка. Обделенная мужским вниманием женщина и не думала сопротивляться. В последние годы ее любовниками были лишь сверстники Франциска. Они пользовались ею как тренажером, она плакала, закрывая дверь за очередным мальчиком. Проходили дни, ребята находили девочек — и больше не возвращались. Когда хирург пошел в атаку, мать Франциска испугалась. Женщина не могла поверить собственному счастью. В один момент она даже решила, что мужчина напрашивается на взятку, и обсудила с бабушкой сумму, которую, вероятно, будет вымогать врач. Однако позже женщины сошлись во мнении, что хирург действительно испытывает то, что в народе зовется «любовь».

В первое время бабушка поддерживала увлечение дочери. Эльвира Александровна считала, что влюбленность придаст доктору дополнительный импульс. «Может, оно и к лучшему? Может, он действительно ее любит? Быть может, он не такой уж и хам? Если он действительно ее любит, если эти чувства правдивы хотя бы наполовину — он с новой силой возьмется за лечение Франциска! Он вылечит моего мальчика, быть может даже не ради долга, но любви ради!»

В действительности, все оказалось ровным счетом наоборот. Врач не только поставил крест на Франциске, но и убедил супругу поскорее завести сына, начать жизнь заново, перевернуть страницу и пойти дальше, штампами к мечте. «Дорогая, я обязательно тебе в этом помогу. Да, дорогая, да. Я буду рядом, да». Женщина подчинилась. Уверенный мужской голос был убедителен. Супруг, без сомнений, говорил правильные вещи. Муж желал ей добра. Она так чувствовала. Трагедия в подземном переходе обернулась счастьем. Мать Франциска вновь почувствовала себя красивой, нужной и молодой. Пудра, губная помада, подруги, тени — все вернулось. История с Франциском отошла на второй план. С кем не бывает?

По настоянию отчима была продана бабушкина квартира. «Я считаю, что три комнаты для вас слишком много, да. Вы и так все время проводите в больнице! А для чего тогда три комнаты? Зачем вам столько? Сколько вы используете метров? А нам нужна новая машина, большая, у нас будет ребенок. Однокомнатной квартиры вам, уверен, хватит. Разве вы не согласны со мной? Я готов выслушать ваши резоны! Вы знаете, что я врач, я люблю во всем функциональность. Какая же для всех нас функциональность в простаивающей жилплощади? Что мы получаем? Что имеем? Что выигрываем? Какая, я спрашиваю, функциональность? Верно, функциональности никакой. Мы живем, а жилплощадь простаивает. Мы могли бы зарабатывать на этих метрах, могли бы хотя бы сдавать их, получать какую-никакую прибыль, но площадь просто простаивает, пылится. Вы со мной согласны?»

Бабушка отстаивала собственную квартиру, но ее никто не слушал — ни зять, ни дочь. Дело было решенным и оформленным. Слушать бабушку никто не хотел. «А нахер?»

После продолжительных споров зять сжалился и пошел на некоторые уступки: согласился купить бабушке квартиру в том же дворе.

— Так уж и быть! Уговорили! Хотя я и соглашаюсь, но знайте — я считаю это расточительством! Глупо! Глупо так поступать! Вы могли бы жить и подальше. Там дешевле. Зачем вам жить в центре города? Что вы здесь забыли? У вас что, много дел? Вам что, обязательно все время быть в центре? Я полжизни провел в деревне — и ничего. Жив, как видите!

— Вообще-то это была моя квартира!

— Эльвира Александровна, давайте начистоту! Мы все теперь семья! Нельзя думать только о себе! Мы должны думать друг о друге, о нашем сыне. Да, квартира была ваша, но что дальше? Была да сплыла! Что дальше вы с ней собирались делать? Вы ее с собой на тот свет собирались перетащить, да? Или, быть может, обменять на уютную трешку на кладбище? Зачем вам жить в этом дворе? Что за глупая ностальгия? Кому она нужна? Вы что, думаете, что в других районах нет магазинов, или там продукты хуже? Вам что, обязательно нужен центр? Вы ходите в рестораны, кино?

— Несмотря на свой возраст, я все еще хожу на работу! Но и это не главное! Я хочу, чтобы Франциск вернулся в свой двор…

— Может, хватит уже, а?! Я терплю вас только из-за жены! Овца старая, включите свой мозг! Сколько вам объяснять, что он никогда, да, никогда, я повторяю, не вернется домой! Никогда! Всосали?! У этой комы один выход — смерть! Сдох он уже! Все! Нет его! И чем раньше вы это поймете, старая дура, да, тем лучше!

— Что ты себе позволяешь? Ты говоришь это уже четыре года, сволочь!

— Недолго осталось, поверьте!

Младший сын отнимал все время. Мать почти не приходила к Франциску. Кроме того, всякий раз, когда она все же находила время, чтобы навестить сына, отчим чрезвычайно злился. Он звал жену к себе в кабинет и после ставшей привычной процедуры строго объяснял, что посещения стоит прекратить. В такие моменты мать Циска старалась успокоить мужа и, застегивая лифчик, говорила:

— Ну не злись, дорогой, я же пришла не только к нему, но и к тебе!

— Да ты бы за сыном лучше посмотрела, да! Кто с ним сейчас сидит?

— Твоя мама. Я ведь всего на час сюда.

— Моя мама?! Почему ты думаешь, что моя мама должна сидеть с ним? С чего ты взяла, что у нее нет других дел? Думаешь, ей больше нечем заняться? А почему твоя мама не сидит с ним? Почему только моя? Она ведь тоже его бабушка, разве нет? Или ей наплевать на собственного внука, да?

— Дорогой, ты же понимаешь, что она все время рядом с Франциском…

— А зачем? А не хочет в морге посидеть? Я могу устроить!

— Любимый, ну не злись, пожалуйста, я обязательно поговорю с ней.

Мать Франциска не обманула. Она действительно поговорила. Два раза. По телефону и лично. Никах подвижек. Что в лоб, что по лбу. Старуха и не думала сдаваться. Казалось, она действует всем назло. Никакие доводы, никакие аргументы и угрозы не помогали. Ничего, о чем можно было бы с гордостью рассказать любимому мужу. Эльвира Александровна продолжала приходить к Франциску каждый день. Она разговаривала с ним, включала фильмы, читала книги. Книги, даже самые длинные, очень быстро заканчивались. История на греческом острове подходила к концу, Анна бросалась под поезд, Марсель обретал свое время. Одно то, что Франциск не поправлялся на протяжении семи томов, могло вывести из себя, но бабушка оставалась стойкой. Сумасшедшей в своей вере. Она откладывала в сторону одну книгу и начинала другую: