Про Иону - Маргарита Хемлин Страница 13

Возвращались домой поздно вечером. Я с Мишенькой поднялась на этаж первой — Мирослав возился внизу с велосипедом.

Под окном на лестничной клетке расположился Фима. Увидел нас, раскрыл объятия, с громким стуком уронил чемоданчик — толкнул локтем с подоконника.

— Родненькие мои, дождался! А я ж уже уходить хотел! Пойду, думаю, к Леньке, а с утречка сюда. Мишенька! Какой большой! Майечка! Какая ты красавица! Ну, давайте обнимемся!

Я, чтобы даром не перечить, обняла Фиму. Понюхала. Трезвый. Миша обниматься не стал, зацепился за мою руку и тянет к нашей двери.

— Фимочка, как хорошо, что ты приехал, — говорю, — сейчас мой муж Мирослав Антонович подойдет, познакомитесь. А Мишеньке спать сильно пора. — И в глаза Фиме пристально смотрю, не меняя направления ни на секунду.

Он сделал мне успокаивающий жест, мол, относится с пониманием.

Я познакомила Фиму с Мирославом. Получилось, правда, официально. И хорошо.

Сели ужинать. Фима смотрел на Мишеньку и рассеянно отвечал на наши с Мирославом вежливые расспросы. Погладил Мишеньку по голове. Мишенька чуть не закашлялся чаем. Я резко отбросила руку Фимы, но с улыбкой. С улыбкой.

Спросил, чем мальчик увлекается. Я ответила, что подает большие надежды в шашках. Фима обрадовался.

— Ой, шашкес! Шашкес — большая вещь! Ими многие пренебрегают, думают, только в Чапаева можно ими щелкать. А мальчик сообразил! Умничка!

Мишенька кинул на меня взгляд и уткнулся в свою чашечку. У него была специальная, веселенькая, детская.

Когда Мишу быстро отправили спать, Фима поделился новостями из Остра. Все здоровы, передали гостинцы — варенье, домашнюю тушенку, сушеную малину. Выставил это из своего чемоданчика прямо на белую скатерть.

Стал прощаться:

— Я сейчас к Лене Яшковцу, это друг мой, с фронта, — объяснил в сторону Ярослава, — переночую, сто лет с ним не виделись. А к восьми часам в жилконтору, в милицию. Выписываться. У меня и открепительный талон, и все формы, какие надо. Не волнуйтесь. Спасибо за компанию.

И тут же без перерыва:

— У меня тут в чемодане, чтобы не удивлялась, госзаймы. Я часто на всю зарплату покупал, пока один был. Это вам с Мишенькой, на будущее.

И вытащил пакет, завернутый в газету. Газета развинтилась — и весь стол усыпался облигациями.

Мирослав сгреб их и серьезно запихнул опять в чемоданчик. Щелкнул замочками.

Положил руки на плечи Фимы и говорит:

— Спасибо вам, дорогой Ефим Наумович. Но мы ни в чем не нуждаемся. Правда, Майечка? А вам в дальнейшем пригодится на устройство.

Я согласно кивнула. Хоть ожидала возражений с Фиминой стороны.

Но Фима развеселился:

— Конечно, я вижу, что вам не надо. Хотел подарок преподнести. Думал-думал и придумал. Не обижайтесь.

Я вызвалась проводить Фиму до конца двора.

В голове стучало — сейчас он пойдет к Ленечке, а Ленечки нету на свете. Такой удар! Бросится к соседям — те еще неизвестно что наплетут. А у него такое состояние — без равновесия. Может снести в любую сторону.

— Знаешь, Фимочка, я тебе не говорила, а есть хорошая новость. Даже радостная. Леня женился. И отправился с женой по вербовке куда-то на Север.

— Как? А я ж не знал. Вот Ленька! Меня мутузил за женщин. И давно?

— Как ты уехал, я к нему заходила проведать, передать твою записку. А у него как раз та женщина находилась. Они мне признались, что собираются. Только ждали, когда ты устроишь свою жизнь. Ты себе место нашел, они и поехали.

— Вот, значит, всех я задерживал. И тебя. И Леньку. Ты меня прощаешь, Майечка?

— Что за вопрос, Фимочка, прощаю сто раз.

Получилось достоверно, так как выхода у меня не было.

— А хибару пустили под огонь. Там будут что-то строить. Я ходила, смотрела. Думала их еще увидеть, а уже уехали. Мне соседи сказали во дворе. Ты рад?

— Конечно. Я сам счастливый, мне надо, чтоб и Ленька был такой же. Значит, я теперь к Лазарю двинусь. Фаня ему все время строчит письма, и я приписки делаю. Он в курсе.

Фима находился во взвинченном состоянии. Но это было правильно в его положении и не вызвало у меня никаких подозрений. Если мама переписывалась с Лазарем, и Фима ничего не знал про Яшковца, значит, и Лазарю ничего не известно. Если бы знал — обязательно написал. Такое событие. Но все-таки опасность сохранялась. Там Хася со своими змеиными разговорами. Нет, отпускать Фиму от себя до тех пор, пока не выпишется, нельзя.

И я сделала так.

— Фима, а ты бы не хотел еще некоторое время провести рядом с Мишенькой? До утра примерно. Ляжешь на кухне. Я Мишеньку к себе заберу. Потеснимся с Мирославом. И нам приятно, и тебе большое удовольствие. Утром все вместе позавтракаем. Все-таки ты прощаешься со своим бывшим домом. У тебя с ним связано многое. Мы с тобой хоть и разведенные, но друзья. Я тебя прошу.

Фима задумался на секундочку. И согласился.

Не скрою, я хотела поправить бестактность, допущенную Фимой. Такие вещи, как облигации, делаются наедине. Если хотел отдать нам с Мишенькой — так и отдал бы без Мирослава.

Мы вернулись в квартиру. Мирослав одобрил.

Говорит:

— Не по-людски человека выставлять на ночь из его дома. Ефим, я тебе больше скажу: если завтра в один день не оформишься, поживи у нас сколько надо. С сыном побеседуй. Если рассудить, он наш общий с тобой ребенок. Ну, бумаги, метрики, то-се. А ты его родил. Ты ему ничего плохого не сделал. Надо, чтоб он тебя считал своим. А жизнь она и есть жизнь.

Фима прослезился. Вот наглядная сила слова. И до чего она доводит.

Мишенька уже спал, и сонного мы перенесли его на нашу кровать. Сами примостились вокруг него.

Я хотела перестелить постельное белье на топчанчике, но Фима попросил оставить, чтобы согреться теплом Мишеньки.

Утром мы все вместе позавтракали, поговорили о незначащих вещах. Мирослав задержался, чтобы отвести Мишеньку в сад, а я с Фимой направилась в жилконтору и дальше куда надо.

По дороге Фима молчал. Я, чтобы отвлечь, рассказывала о нашей с Мирославом жизни, о его матери Ольге Николаевне. Фима не отвечал и даже внутренне не слушал.

Потом он все-таки открыл рот:

— Скажи, Майя, а если б я не согласился, что бы ты сделала со мной?

Я остановилась в растерянности.

— А что я смогла бы сделать? Не с тобой даже, а вообще? Ты странный, Фимочка. Ты живешь прошлым. И вопросы задаешь из прошлого. Слава богу, между нами все решено, остался только последний шаг. И вот мы с тобой по-хорошему обоюдному согласию идем его делать. Разве не так?

— Да-да. Я просто поинтересовался. Ленька мне говорил, что ты и убить можешь, ты такая. Он говорил — страстная. А я не страстный. Я даже не ревнивый. Мы разные, вот в чем задача. Я размышлял, почему у нас не сложилось. Не потому, что я был пьющий. И с пьющими еще как живут. Ты, Майечка, из другого теста. Как маца. Пресная и твердая. А из тебя много чего сделать можно. При условиях, конечно. Никогда не знаешь. Моя жена делала из мацы мацедрай. И пирожки. Дети любили. А я черствый. И водой не размочишь. А размочишь — кушать не будешь. Противно потому что. И ничего из меня не сделаешь.