Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли Страница 61

Как оказалось, не так уж и сложно войти в их мир.

На ужин нас не пригласили, и салон тем вечером тоже не состоялся. Нужно было заниматься отправкой картин.

– Они все очень наивны, – сказала мне мадам Симон, когда мы с ней шли обратно к метро.

По ее словам, она нутром чувствовала приближающуюся войну с Германией – похожим образом больные артритом ощущают, что будет дождь. А я в свою очередь думала: очень печально, что она всегда ожидает наихудшего. Ох уж эти европейцы!

– Стайны больше никогда в жизни не увидят своих картин, – заявила она.

Мадам также предрекла, что коллекция Гертруды и Лео тоже будет разбита. Но не войной, а конфликтом между Лео и Алисой.

Через месяц мадам Симон сообщила мне, что Лео Стайн переехал. И забрал с собой половину картин.

– Он заявил свои права на «Яблоки» Сезанна, – сказала она. – Гертруда ему этого никогда не простит. Ей он оставил Пикассо, сказав, что тот никогда не будет стоить дорого.

– Полагаю, что теперь меня никогда уже не пригласят на субботний салон, – вздохнула я.

И оказалась права.

Все же я познакомилась с настоящим живым художником. Впрочем, копировать фасоны платьев с картин Матисса нельзя было. Любопытно, интересуется ли живописью Питер Кили?

* * *

Белинда Лоуренс была богачкой. Она с радостью заказала у мадам Симон три гарнитура из линии старых мастеров и вместе со мной отправилась открывать для себя Париж.

Я повела ее в галерею Амбраза Воллара на улице Лафитт и показала Матисса. Сделала все возможное, чтобы как-то загладить разочарование Анри после Чикаго. Но Белинда не заинтересовалась. Мы ненадолго заскочили в Лувр взглянуть на «Мону Лизу», а затем – по магазинам, по магазинам, по магазинам. Шляпки и шелковые чулки, а еще игрушки из бутика «О Нэ Бле».

– У меня трое внуков, – объяснила она.

Послеобеденный чай мы пили в отеле «Ритц» с самыми дорогими местными пирожными.

– Мы не всегда были богаты, – сообщила мне Белинда, покончив с третьим эклером. – Мой Бартоломью начинал сапожником в крошечной мастерской, но потом…

Она рассказала, как ее муж открыл обувную фабрику, которая произвела «настоящий фурор». И они переехали в Бруклин.

– На самом деле я немного побаиваюсь миссис Адамс и всех остальных. Поэтому была удивлена, что она порекомендовала мне вас.

– Правда? Почему же?

– Ну, они ирландки, – ответила она. – Не то чтобы я имела что-то против ирландцев, нет. Даже не знаю, что бы я делала без моей Мэгги.

– Надо полагать, это ваша горничная?

– Скорее экономка. Она работала раньше в одной старой семье янки на Бикон-Хилл и очень поддерживает меня, когда я принимаю гостей.

– А откуда она?

– Из Чарльзтауна, по-моему.

– Я имею в виду, откуда из Ирландии? Из какого графства?

– О, этого я не знаю.

– Вы и не должны, – успокоила ее я, пока она бралась за следующий эклер.

Мне хотелось взять ее за руку и отвести в библиотеку Ирландского колледжа, чтобы отец Кевин поведал ей о накопленных за тысячи лет знаниях, которые хранятся в этих томах с кожаными переплетами и древних манускриптах. Хотелось сказать ей: «И все это – национальное наследие вашей Мэгги, Белинда Лоуренс». Но я этого не сделала. Подумала о своих финансах и спросила, не хотела бы она напоследок сняться на фоне Эйфелевой башни. Это была кульминация моих туров по Парижу.

– О да, – откликнулась она.

У меня был знакомый уличный фотограф, Луи Дюбуа, который работал в районе Эйфелевой башни и был готов запечатлеть любого туриста, пришедшего поглазеть на главную парижскую достопримечательность.

В считаные секунды он раскладывал перед нами свою треногу, ставил на нее камеру, после чего устанавливал раскладную ширмочку с фотографиями.

– Снимки будут в вашем отеле сегодня вечером, – обещал он.

У нас с Луи была отработанная схема. Первый ход делал он, заламывая несусветную цену. Я начинала торговаться с ним и делала это до тех пор, пока даже самую скептическую клиентку не охватывала радость оттого, что удалось заключить выгодную сделку.

Вскоре после своего визита к Майку и Салли Стайн я пошла с Луи в его студию на небольшой улочке неподалеку от Эйфелевой башни – Сен-Санс. Он учил меня проявлять снимки. Мне вспомнился портрет Дэнни Стайна, и я спросила у фотографа, не задумывался ли он над тем, чтобы немного подрегулировать свой отработанный процесс, добавив на фото оттенки и тени – сделать башню немного размытой или, наоборот, заставить ее искриться светом.

Его это не заинтересовало, но он позволил мне немного поиграть с этими эффектами.

Луи ненавидел мои эксперименты, говорил, что это «сбивает с толку».

Тем не менее он научил меня заряжать пластины в камеру, подбирать фокус, открывать и закрывать шторку, чтобы контролировать освещенность. А потом разрешил сделать несколько снимков его самого на фоне его дома.

– Быстро учитесь, – констатировал он. – У вас меткий глаз и есть чувство камеры, которому невозможно научить. Но это дело не терпит баловства. Камера предназначена для того, чтобы запечатлеть то, что перед ней находится.

Однако сегодня Луи, как назло, у башни не было. А Белинда хотела пять разных ракурсов. Это пятьдесят франков – практически моя месячная рента за квартиру.

Делать было нечего, пришлось идти за Луи в его студию.

– Это близко, – успокоила я Белинду, которая следовала за мной.

– Это невозможно, – ответил мне Луи.

Он проявлял три комплекта фотографий, которые сегодня вечером нужно было доставить в отель «Георг V».

– Возьмите камеру и снимите все сами, – посоветовал он.

– Погодите, – сказала я клиентке.

Какая-то женщина внизу собирала белье в стирку. У нее была тележка, которая за три франка на два часа перешла в полное наше распоряжение. Мы отправились в путь, толкая перед собой тележку с треногой и камерой.

Нужно сказать, парижане не унижались до того, чтобы смеяться над нами громко, но многие тихонько посмеивались нам вслед, когда мы брели мимо по булыжной мостовой.

Я опасалась, что миссис Лоуренс придет в ужас от всего этого, но она, напротив, предложила мне помощь, и треногу с тележки мы с ней стащили вдвоем.

– Arrêtez! Arrêtez! Прекратите! – закричал на нас один из местных фотографов.

Это был Клод, Луи звал его tyran – задирой. Он угрожал любому сомневающемуся туристу. Еще один Тим Макшейн.

Клод бросился к нам и повалил нашу треногу.

– О, давайте уйдем, – сказала мне Белинда Лоуренс.

Однако я уже не была той напуганной до смерти женщиной, которая полтора года назад бежала босиком по замерзшим улицам Чикаго. Я жила в Париже. Я заказывала обед по-французски. Я была знакома с художником-авангардистом.