Ты не сбежишь - Маша Малиновская Страница 58

– Там на кухне горячий чай и пара бутербродов, если хочешь, – обернувшись на голос, я вижу Влада, подпирающего косяк перестенка. Он переоделся в сухое, но ноги босы.

Коротко киваю и снова отворачиваюсь к зеркалу. В отражении вижу, как Миксаев скрывается в душе. Я заканчиваю с волосами, натягиваю его футболку, снова надеваю халат и иду на кухню. Горячий сладкий чай сейчас в тему. На тарелке рядом с чашкой лежат два бутерброда с маслом и сыром. Съедаю один, а второй оставляю Владу.

Всё очень странно. И страшно, чего уж тут. Потому что шаг вправо, шаг влево – пропасть. Влад сбросил маску, но как надолго? Такие, как он, не любят показывать слабость. И пусть это совсем не проявление таковой, он может считать иначе.

Трудно и в себе разобраться. Он причинил мне столько боли, неоднократно обидел, унизил, но я не могу плюнуть в ответ. Просто не могу. Я немного знаю о его жизни, но что если именно так всегда и было? И он просто не может иначе, не знает, что это возможно. Что бить в ответ не обязательно.

А может, я законченная дура.

Я мою кружку, а потом иду и расстилаю постель. Забираюсь под одеяло и подтягиваю колени к груди. Влад выходит из ванной, растирая голову полотенцем.

– Прости, я утащила фен из ванной. Он на столе, – немного приподнимаюсь и указываю рукой.

Миксаев кивает, что-то набирает в телефоне. Он уже более собран и спокоен. Скорее, даже расслаблен, без того сумасшедшего раздрая во взгляде.

– Спи, Лера.

Влад надевает куртку и обувается.

– А ты куда?

Может, мне не стоит спрашивать, и вообще лишний раз подавать голос, напоминая о себе, но оставаться одной в чужой квартире тоже как-то не по себе. Хотя с её хозяином тем более. Кажется, я запутываюсь, как муха в паутине, с каждым движением всё сильнее и сильнее.

– Покурю на улице и вернусь.

Я снова ложусь на подушку и укутываюсь в одеяло по самый нос. В тишине квартиры кажется, что сердце стучит невероятно громко. Не сказать, что несётся вскачь, но толкается так сильно, что кажется, будто вот-вот грудь проломит.

Уснуть не получается. Влад возвращается минут через двадцать. Я открываю глаза, когда матрас прогибается под его весом. Миксаев ложится поверх одеяла и поворачивается на бок. Между нами более полуметра, никакого контакта, кроме зрительного, но у меня внутри всё холодеет. Опасный, пугающий, жестокий и такой открытый сейчас. Это не игра, я чувствую. Это нечто иное, совершенно другое. Он наблюдает сам, но и даёт наблюдать за ним.

Не знаю, сколько мы так лежим, но постепенно гул в груди успокаивается. Вот здесь, на расстоянии вытянутой руки, тот самый человек, превративший в ад мою жизнь в последние месяцы. Разве я могу чувствовать себя рядом с ним так спокойно?

Спустя какое-то время Влад закрывает глаза, и его дыхание становится более размеренным и спокойным. Он засыпает. Это самоуверенность или доверие? Откуда он знает, что после всего я не наброшу ему на лицо подушку или не подожгу дом?

Но я, конечно, этого не сделаю. И Миксаев это знает. Он меня изучил уже лучше многих, кто был рядом годами. И это пугает.

В густом полумраке я продолжаю рассматривать его лицо. Жёсткие черты, нахмуренный лоб, сжатые губы. Он даже во сне напряжён. Встрепенётся, если прикоснуться.

У меня возникает очень-очень глупое иррациональное желание это проверить. Отгоняю эту мысль, а потом беру и протягиваю руку. Едва-едва прикасаюсь кончиком пальца к скуле. Влад вздрагивает, будто его больно ткнули, а не прикоснулись, и я отдёргиваю руку. Но он не просыпается. И тогда я делаю ещё более глупую вещь – прикасаюсь снова, в этот раз услышав лишь тяжёлый вздох.

Глупая. А что, если он проснётся? Если воспримет по-своему, как разрешение.

Засовываю руки под подушку и тоже прикрываю глаза. Он ничего не сделает. Потому что обещал.