Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи Страница 46

Версаль

Сентябрь 1739 года

Впервые в жизни я не знаю, что сказать. Я даже дышать не могу, хотя вовсе не затянута в корсет. Я стою обнаженная и смотрю на Людовика, а он смотрит на меня.

– Вы даже представить себе не можете, – произносит он и наклоняется меня поцеловать, туда, внизу, – какое это для меня удовольствие. – Он легонько тянет меня за волосы зубами, а сам сдерживает себя рукой.

Я не знаю, что делать. Я вздрагиваю и смотрю в потолок. Такая неуверенность для меня в новинку. Оказывается, есть вещи в этом мире, о которых я даже не догадывалась.

Он жестом велит мне расстегнуть его бриджи, я с изумлением взираю на его пенис. Несмотря на все рассказы мадам де Дрей, к реальности я оказалась не готова. Сейчас я держу его в своей руке – этот источник тайн и живучести, твердый и негнущийся, как дерево. Импульсивно я наклоняюсь его поцеловать.

Людовик восхищенно ахает, потом мы валимся на кровать, и он входит в меня. Боль – ерунда, даже не стоит обращать внимание. Как только он оказывается во мне, мои руки инстинктивно обхватывают его спину и я чувствую, как бедра мои подались ему навстречу. Да. Да. Кто-то сверху, наверное моя матушка, думаю я, глядя в потолок, руководит мною и указывает моему телу, что именно оно должно делать. Я прижимаю его крепче, потому что внутри меня – вся Франция, внутри – мое будущее.

Когда все закончено, Людовик качает головой и вытирает лоб.

– Вы, моя дорогая… еще никогда я не испытывал такого удовольствия, лишая девушку невинности. Мы не разочарованы.

Но что более важно, теперь, когда я стала графиней де Винтимиль (после сердечного рукопожатия Людовик заменил моего супруга на супружеском ложе, какой скандал!), меня следовало официально представить ко двору. Верный своему слову, Людовик добавил к моему приданому сто тысяч ливров, и меня заверили, что я получу место при дворе новой дофины. Поговаривают, что года через три-четыре будет свадьба, пусть подождут. Я хочу насладиться жизнью сполна и не спешу прислуживать испанской инфанте.

У меня появятся собственные покои. Это старые покои герцога Бурбонского, некогда любовника моей матушки и премьер-министра, которого через год после свадьбы Людовика сменил на этом посту Флёри. Покои состоят из четырех комнат, все просторные и прекрасно расположенные, одна из них – восхитительный салон с тремя окнами, выходящими во Двор Чести. Пока сойдет. В свое время шептались, что матушка моя метила очень высоко, когда заводила интрижку с герцогом де Бурбоном, который потом стал премьер-министром Франции. Но вы взгляните на меня, я мечу еще выше! Думаю, она могла бы мной гордиться.

Когда я стану герцогиней, мне будут необходимы покои попросторнее, не меньше восьми комнат, с собственной кухней и личным поваром. Но пока и четырех комнат будет достаточно. Они расположены в той части Версаля, которую называют аллеей Ноайль. Название это объясняется тем, что здешние покои быстро заселяли выходцы из Ноайля, семьи которых были плодовиты, как кролики. У покойного герцога было двадцать детей. Двадцать! Кто знает, может быть, когда-то это крыло будет известно как авеню Винтимиль? Впрочем, я не собираюсь рожать двадцать детей; самое большее – четверых. Включая, по крайней мере, двух сыновей, которые унаследуют титул отца.

Мой юный супруг крайне наивен, он, кажется, единственный, кто не понимает, что происходит. Одна из моих служанок только что закончила вытирать огромное, расположенное между окнами салона зеркало, стирая пыль и глубоко въевшуюся грязь от предыдущих постояльцев. Я как раз любуюсь своим отражением, когда подходит Винтимиль и неловко становится рядом. Мы смотрим друг на друга в зеркале.

– Не бойтесь, – натянуто произносит он и, сглотнув, кладет руку мне на грудь. – Я буду нежен. – Служанка хватает тряпки и поспешно удаляется в соседнюю комнату.

– А ну-ка уберите от меня руки, прыщавый девственник.

– Но вы – моя жена, – возражает он, и я вижу, как дергается его кадык. Он еще сильнее сжимает мою грудь. У этого юноши такой вид, как будто он ужасно пострадал от оспы, но, скорее всего, это просто возрастные угри. Мерзость какая!

– Не будьте дураком! – Я убираю руку супруга со своей груди и отталкиваю его. – Неужели вам дядя ничего не объяснил? Полагаю, вам известно обо мне и Его Величестве?

– Вы моя жена, – нервно повторяет он и пятится.

Я наступаю на него:

– Поскольку, по всей видимости, вы не имеете ни малейшего представления о деликатных сторонах жизни, позвольте, я вам объясню: ваш дядюшка, архиепископ, продолжает служить королю. Вы же становитесь на сто тысяч ливров богаче и приобретаете право охотиться с королем, когда пожелаете, что, кстати говоря, я считаю совершенно излишней милостью. В свою очередь, мой дорогой мальчик, вы оставляете меня в покое. Навсегда. Даже не пытайтесь ко мне прикасаться. Честно говоря, я бы посоветовала вам переехать отсюда, поселиться где-то в городе. В этих покоях нам двоим будет слишком тесно.

Да, дети могут быть такими утомительными.

Я поворачиваюсь к зеркалу и зову назад служанку – в нижней части зеркала остались потеки.

* * *

В последнее время Луиза впала в депрессию, я бы сказала, что она явно в отчаянии. Нужно, чтобы ее заплаканных глаз и скорбного выражения лица здесь не было. Она дурно влияет на мое настроение, как и на настроение Людовика. Он терпеть не может неприятности, а на Луизу, как бы она ни пыталась это скрыть, просто неприятно смотреть. Думаю, Пуасси – наша тетушка там настоятельница, – свежий воздух и целые дни в молитвах успокоят Луизу.

Но сейчас есть дела поважнее: платье насыщенного серебристого цвета с кринолином в полметра шириной, бледно-лимонные кружева и оборка, юбка чуть укорочена, и снизу выглядывает узорчатая золотая нижняя юбка. Тонкие, вызывающе белые чулки и пара пошитых на заказ туфель, достаточно широких даже для моей ноги и, надо признать, очень удобных. Пара бриллиантовых сережек с изумрудами – подарок короля, разумеется, – и высоко, насколько позволяет мода, собранные волосы, хотя, будь моя воля, я подняла бы их еще выше. Две мушки, обе на левой щеке, немного пудры и румян. И посильнее брызнуть на себя любимыми духами – особой смесью душистого горошка и гвоздики.