Дай мне любить тебя - Виолетта Роман Страница 46

— Я просто не верю, что она это сделала… — рычит Илья, до белых пятен в фалангах впиваясь в мое тело. Он обхватывает мою голову, прижимая к себе. Словно боится, что в любой момент я вырвусь и убегу. И правильно боится. Я ведь так и сделаю.

— Я верю тебе, Вика, но бл*ть, как можно быть такой сукой? Она же моя мать… она моя родная мать!

Я ничего не отвечаю. Просто дышу им. А он еще больше заводится, злится. Будто только сейчас до него доходит смысл всего сказанного мной.

— И почему Никита? Почему она сделала это его руками?!

— Потому что в трах с любым другим ты не поверил бы… а Ник…

Он отстраняется. За скулы меня хватает, всматривается отчаянно в мои глаза. Ей богу, он, словно маленький мальчик, все еще ждет, что я успокою его и скажу, будто все неправда?

— Прости меня… — хриплое, голос дрожит. Мое сердце замирает при виде него такого… Израненного, униженного.

— Малая, прости, что не сберег. Вас не сберег. И тебя и ребенка…, - по лицу моему ладонями водит, а я глаз от него оторвать не могу. И дышать боюсь, потому что знаю, сейчас больно будет.

— Это я виноват. Во всем виноват только я. Я же чувствоаал… но поверил всей этой х*йне…

Зажмуривается, лбом в мой упирается. Разве может быть что-то больней, чем понимание своей вины? Разве может быть что-то хуже для такого, как Верх, чем ощущение собственного бессилия? Чем понимание того, что мог все изменить, но упустил сквозь пальцы. И не исправить ведь ничего уже. Не изменить.

* * *

Он бросил мою машину прямо на трассе. Сказал, что его помощник заберет ее и поставит на парковку отеля. Верховский отказался отпускать меня, наотрез отказался. Да и надо было быть дурой, чтобы надеяться на его благоразумность.

Всю дорогу он не выпускает моей руки. Стискивает мои пальцы, порой так сильно, что я вздрагиваю. Тогда он бросает на меня виноватый взгляд и подносит руку к губам.

Я знаю, он сломлен. Он разбит, и только что я разрушила всю его жизнь. Я отобрала все, во что он верил. Ведь было намного проще жить, считая меня сукой.

Не знаю, правильно ли я сделала, рассказав ему обо всем. Ничего ведь не изменится, уже поздно. Я завтра улечу, а он останется здесь. Останется мужем Маши. А пока мы наедине, пока мы оба слишком разбиты, чтобы начать снова кусать друг друга до боли, я не свожу глаз с его профиля. Также, как и семь лет назад, сижу и любуюсь красотой мужчины и понимаю, что он чертовски идеален. От мальчишеской красоты ничего не осталось. На ее смену пришла чистая мужская харизма. И она во всем — в короткой щетине на лице, в ямочке на правой стороне щеки, в немного обветренной коже губ, в морщинках у его глаз, в таких же длинных ресницах. Болью в сердце отдает каждое его движение, каждая мимика. Даже вид его ладони, сжимающей мою, заставляет задыхаться от агонии. Оказывается, это было намного легче — ненавидеть его.

Я знаю, что прошлого не вернуть. И уже завтра ничего этого не будет. Ничего не будет. Он все еще верит в другое, но мне так не хочется делать ему больно.

Он останавливает машину у парковки. А я лихорадочно перебираю в голове варианты. Я должна закончить все сейчас. Одним махом содрать пластырь.

— Илья, ты можешь зайти в магазин, купить воды? В отеле жутко невкусная.

Он подает мне руку, и я выхожу из салона. Согласно кивает.

Пока его нет, мне немного легче. Легче отстраниться, легче закрыться от боли и принять это решение. Я поднимаюсь наверх, захожу в номер и закрываю дверь на замок. Уже сейчас знаю, что не открою ее. До утра я останусь в номере совершенно одна.

Спустя десять минут он начинает стучать. Я ухожу в самую дальнюю комнату, я закрываю уши, глуша этот звук. Мое сердце разрывается на части от каждого из них. Душа рвется туда, к двери. И я ненавижу себя и ненавижу эту жизнь, потому что она не оставляет мне ни единого шанса.

— Вика! Открой!

Мой телефон начинает звонить. Снова и снова. И это длится бесконечно долго. Это слишком громко для меня, слишком едко.

Я срываюсь в коридор. Дверь ходуном ходит. На секунду в голове вспыхивает страх, что сейчас приедет полиция.

— Бл*дь! Мелкая, открой! Ты слышишь?!

Его испуганный голос скручивает внутренности в спираль.

Загибаюсь от боли.

— Уходи! — кричу, а сама слезами безмолвными захлебываюсь. Сползаю по стене, прямо на пол.

— Уходи к Маше, Илья! Все в прошлом! Ты должен быть с ней!

Он в ярости. Снова удар в дверь. Сильный, как он руки не разбил?

— Нах*й всю жизнь, слышишь?! Если ты снова сбежишь, мне она не нужна! Вика, открой!

Прикусываю руку, чтобы не рыдать в голос. Он кричит. Он кроет матом, он умоляет.

— Вик… давай же, открой. Просто дай посмотреть на тебя… в последний раз посмотреть, и у*бывай в свою Москву!

Не могу, не могу его слушать. Закрываю глаза и уши. Мне нужно переждать. Просто посидеть здесь, будто меня нет.

— Открой! Открой, Малая! Открой, прошу, — постепенно его крик за дверью сходит на простую речь. Он перестает стучать одновременно с тем, как ложусь на пол и закрываю глаза.

Обессилено дышу. Слышу, как бьется мое сердце везде — в ушах, под кожей, в каждой моей клетке.

Я обещала себе не поддаваться. Обещала, что не позволю этому разрушить себя. Но получилось совсем наоборот — я разрушаюсь без него и всего того, что было между нами.

— Если ты не откроешь… — уже усталым, спокойным голосом. — Я поеду и перестреляю их нах*й. Всех, Вика. Просто бл*ть дай побыть мне с тобой… немного побыть, Ви-и-ик. Разве я не достоин просто посидеть с тобой рядом?

В груди пылающая спираль. Обжигает, давит на сердце.

Тянусь к дверце, замок щелкает. Толкаю дверь. Он сидит на полу у стены напротив. В руках бутылка виски, наполовину пустая. Рядом на полу лежит бутылка воды.

Его глаза впиваются в меня. Он видит меня, но не двигается.

— Иди сюда, — хрипло так, что сердце рвется на куски.

И я иду. Хотя не так. Я буквально врезаюсь в его грудь, я запрыгиваю на него. Словно маленькая девочка, словно все еще прежняя девятнадцатилетняя Вика. Его Малая. А он к себе прижимает крепко.

И меня прорывает. Больше нет сил держать все в себе. Я начинаю плакать. Горько плакать, навзрыд.

— Где? Где ты был тогда, скажи?! Где?! Когда мне холодно и страшно было! Когда он насиловал меня, когда брал то, что принадлежит тебе! Когда так нужен был?! Когда нужно было плечо твое, когда гнали меня, как собаку, из города, где ты был Верховский!!!?! Все это время, пока вы все жили, пока вы все строили свое счастье, я одна была! Я выживала и искала этот гребаный смысл жизни… — хватаюсь за ворот его рубашки, рыдаю. Слезы душат, не дают говорить.

— Тебя не было, когда вокруг враги были, когда силы оставили! И когда стало тихо вокруг, когда меня отпустило, ты появился, Илья… зачем, зачем скажи?!