Компаньон ее сиятельства - Эванджелина Коллинз Страница 45

На следующий день Гидеон мерил шагами кабинет Рубикон, дожидаясь своей работодательницы. Игнорируя бар с большим выбором спиртного, он шагал решительно, сосредоточив мысли на своей цели. Больше нельзя избегать неизбежного. Но странно: не само дело пугало его, а скорее нечто, напоминавшее облегчение.

Спустя десять минут, показавшихся вечностью, дверь, скрытая в панельной стене, открылась. Рубикон проскользнула в комнату и села за стол. Ее белокурые волосы были уложены в обычную искусную прическу, а накрашенное лицо представляло собой стандартную для мадам маску. Он, должно быть, прервал ее туалет, ибо вместо обтягивающего фигуру алого платья на ней был отороченный кружевом халат из розового шелка.

— Добрый день, Роуздейл. Хорошо, что ты пришел. Я так долго не получала от тебя известий, что уже забеспокоилась.

Он оставил без внимания ее не слишком тонко завуалированное напоминание, что он не платил ей несколько месяцев, и подошел к столу, бросив на него блокнот в черной кожаной обложке.

— Я пришел, чтобы подать тебе заявление об уходе. Можешь связаться с моими клиентками и, если они не станут возражать, послать им кого-то другого вместо меня.

Выражение ее лица не изменилось, когда она взяла его книжку с записями встреч, в которой стояли имена и адреса всех до единой женщин, которых он навещал за последние десять лет, кроме Беллы. Послышался тихий шелест бумаги, когда она переворачивала страницы. В конце концов она закрыла блокнот.

— Садись.

— Нет, спасибо, я постою.

— Сядь.

Он хотел возразить, но передумал. Это последний ее приказ, которому он подчинится.

Уголки ее губ удовлетворенно изогнулись. Взгляд опустился на кожаный блокнот.

— А я и не знала, что ты такой дисциплинированный, Роуздейл. Редкая черта в нашем деле. — Она постучала себя пальцем по подбородку. Он почти слышал, как крутятся колесики у нее в голове. Подведенные черной краской глаза встретились с его глазами, и их жесткий блеск сразу же насторожил его. — Я не принимаю твоего увольнения.

Он заморгал.

— Прошу прощения?

— Ты слишком ценен для меня. Завтра ты поедешь в Хэмпшир и оставишь ее милость с широкой улыбкой на лице.

— Рубикон, ты не понимаешь. Я больше не буду на тебя работать.

— Нет, Гидеон, это ты не понимаешь, — сказала она. — Я не отпущу тебя. Не позволю тебе самому находить себе клиенток или работать на какое-то другое заведение и лишить меня законных прибылей. Ты останешься работать на меня.

Глупая алчная женщина. Она думает, что он собирается уйти на вольные хлеба.

— Я бросаю это дело. Совсем. Я больше не буду спать с женщинами за деньги.

— У тебя проснулась совесть? — насмешливо спросила она.

— У меня проснулась сильнейшая неприязнь к моему роду занятий.

— Значит, тебе придется снова полюбить его.

Гидеон покачал головой:

— Я больше никогда это не полюблю и больше никогда не буду этим заниматься.

— Любишь ты это или нет, меня мало заботит. Ты будешь исполнять мои желания.

— Я не могу, — холодно проговорил он, получая извращенное удовольствие от своего ответа. Она может толкать его в объятия женщин сколько хочет. Это не принесет ей ни шиллинга.

— Не можешь или не хочешь? — помолчав, спросила она.

— И то и другое. Я теперь бесполезен для тебя. Спроси леди Девлин, если сомневаешься.

Она взяла книгу с записями встреч, пролистала несколько страниц и прочла. От медленной, понимающей улыбки, расплывающейся по ее лицу, ему сделалось совсем не по себе.

— Не смог? Надеюсь, ты проявил должный такт и не возложил вину на леди.

— Это не имело никакого отношения к леди Девлин. Это мог быть кто угодно. — Ну, не кто угодно. Есть одна, но он вряд ли когда-нибудь ее увидит. Прошло два месяца, а она так и не написала ему.

— Не волнуйся, Роуздейл. Это случается со всеми мужчинами по крайней мере однажды. Чрезмерное использование. Чрезмерная стимуляция. Отдых — вот что тебе нужно. Я пошлю Альберта на замену тебе в течение следующего месяца, а ты оставайся в городе и восстанавливайся. Месяц без женщин и безо всякой стимуляции, и ты снова будешь таким твердым, что даже трехсотфутовая матрона не отвратит тебя.

Роуздейл поморщился.

— Рубикон, отдых тут ни при чем. Я просто больше не могу. Ничто не поможет. Я устал. Поверь мне. Я совершенно бесполезен для тебя. — Он действительно устал. Делал все, что только мог придумать, даже брал себя в руку. Но все тщетно. Он не мог этого отрицать. Он погиб, сломлен, он больше не «само совершенство». И уже никогда им не будет.

Глаза ее сузились до щелок. Положив ладони на стол, она наполовину приподнялась из кресла. Грудь грозила вывалиться из глубокого выреза халата.

— Это та шотландская шлюха, да? Та, что заказывала тебя на две недели. Ты втюрился в нее, не так ли?

Ярость вскипела в нем, горячая и сильная. Гидеон закусил щеку в попытке сдержать неблагоразумную резкость и стиснул подлокотники кресла, чтобы не схватить Рубикон за горло. Как она посмела назвать Беллу шлюхой?!

— Ты дурак! — зло бросила она. — Она что, призналась тебе в вечной любви? И ты ей поверил? Ты ведь жиголо, Роуздейл, проститут. Ничто для нее, как и для всех остальных клиенток, просто слуга. Даже не слуга. Ты просто способ достичь оргазма.