Нарциссы для Анны - Звева Казати Модиньяни Страница 44

— Мы знаем друг друга уже давно, — заметил офицер, — но ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Пожалуй, если бы ты захотел, то смог бы написать мою биографию, а я знаю о тебе лишь то, что прочитал в твоем личном деле. Кроме твоих привычек, разумеется.

— Я никогда не был разговорчивым, — сказал Чезаре, отнюдь не вменяя себе это в вину.

— Но у тебя наверняка есть планы на будущее.

— У меня в голове все перепуталось.

Он был искренен. Он много думал, стоит ли вернуться к прежней работе и прежним отношениям с Матильдой, но чем больше думал об этом, тем больше сознавал, что все это в прошлом. Будущее же должно быть совсем другим. Он не знал, будет ли оно хуже или лучше прошлого, но знал наверняка, что оно будет другим и, конечно же, не таким, как у его матери и отца, у людей его квартала. Возможно, он не станет владыкой Борнео, как предсказала старая Сибилия, но в этом таинственном будущем, которое предстояло еще прожить, которое манило его, он пока что не мог прочесть большего.

— Не хотел бы ты поработать у меня?

— Это предложение или просто вопрос? — поинтересовался, в свою очередь, Чезаре.

— Ты молчун, но у тебя на все готов ответ, — сказал офицер, улыбаясь.

— У меня был хороший учитель, — польстил ему Чезаре.

— У которого ты перенял и искусство подхалимажа, — расхохотался тот.

Графу Казати в самом деле нравилось общаться с этим парнем, который усваивал все на лету. Способность же вызывать доверие была у него от рождения.

— Но все-таки не увиливай, ответь, согласен ли ты работать у меня?

— Сочту за честь и сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не сожалели о своем выборе, — ответил Чезаре с уверенностью.

— И ты даже не спрашиваешь у меня, что за работу я тебе предлагаю?

— Я уверен, что вы подберете ее мне по силам.

— По правде говоря, я думал только о своих интересах, — Казати взглянул на него внимательно.

— Это лучший способ, синьор капитан. Заботясь о своих интересах, иногда удается сделать что-то и для другого.

— Недурно сказано, — произнес тот, потирая подбородок. — А кстати, — добавил он, — скоро день рождения генерала Паренти.

— Уже готов текст вашей телеграммы, — уверил его Чезаре.

— Вот как. Хорошо. — Денщик был почти совершенство.

— Фирма тоже предупреждена. Они уже приготовили посылку с подарком, которая будет направлена в резиденцию генерала в Риме.

— Вижу, ты помнишь обо всем, — сказал Казати небрежно.

— Стараюсь, — ответил Чезаре, уже собираясь уходить.

— Желаешь поразвлечься? — Он подумал о борделе, до которого падок каждый солдат, и сунул было руку в бумажник, но вспомнил, что хорошими чаевыми оплачивается работа слуги, усердие дворецкого или курьера, Чезаре же не принадлежал ни к одной из этих категорий.

— Мне надо переделать много дел, синьор капитан, и с вашего разрешения я бы взял увольнительную, — сказал Чезаре, переставляя с места на место бутылку и сдувая пыль с книг.

— Ну ладно, иди. И не забудь о письме моему отцу. — Казати механическим движением открыл ящик и тут же закрыл его.

— Я вручил письмо курьеру два часа назад. — Чезаре поклонился и щелкнул каблуками. Это вышло у него не по-солдатски, а скорее по-офицерски.

— Да, — оставшись один, подумал Казати. — Этот парень далеко пойдет. Пожалуй, я и в самом деле только выиграю оттого, что он будет работать у меня. Даже странно, как это я раньше мог обходиться без такого, как он, денщика. Деловит и сообразителен. Даже слишком умен, может быть.

Бенедетто Казати было уже тридцать четыре года, и он принадлежал к той старинной ломбардской аристократии, которая была достаточно дальновидна. Отец его, Ринальдо Казати, основал фабрику велосипедов, которая приносила ему неплохой доход, а с началом войны в несколько раз увеличила производство: армия поглощала огромное количество этих двухколесных машин. Были в Ломбардии и другие фабрики велосипедов, но не все их владельцы умели залучить в свои гостиные и на охоту в свои поместья нужных чиновников или политиков, которые могли решающим образом повлиять на распределение военных заказов.

Отправившись в действующую армию, Бенедетто Казати не рвался на передовую, он считал, что его гуманитарная подготовка и организаторский талант будут гораздо полезнее там, где решается судьба целой армии или фронта, чем в окопе, где от него зависел бы в лучшем случае взвод. Он пошел на войну в чине лейтенанта, но вскоре получил капитанское звание, не столько за боевые, сколько за фамильные заслуги. Он был холост, богат, влиятелен, к тому же образован и умен, что сразу же поставило его в привилегированное положение среди других офицеров. Для него не составляло труда оценить невежество и бездарность Генерального штаба, не способного осуществлять даже элементарное руководство частями в этой войне, к сожалению, он не заблуждался в этом.

В чудовищной мясорубке войны исчезали целые батальоны, полки, дивизии, но в штабных помещениях не выветривался запах хороших сигар, выдержанного коньяка и лаванды. Единственная вылазка капитана Казати на линию фронта закончилась его встречей с Чезаре Больдрани, и этого было вполне достаточно.

Война сеяла смерть, калечила судьбы людей, плодила сирот, а фирма «Казати и сын» процветала. На фабрике уже поставили на конвейер новый тип мотоциклета, которому был обеспечен верный успех. Много дел предстояло дома, и такой толковый помощник, как Чезаре Больдрани, был ему сейчас как нельзя кстати.

Чезаре вошел без предупреждения, неся на подносе бокалы и бутылку шампанского.

— Ты что-то собираешься праздновать? — спросил капитан, улыбаясь.

— Есть повод, — ответил он и, не дожидаясь приказаний, начал снимать золоченую фольгу с горлышка.

— Повод? Какой?

— Наши войска вошли в Тренто и Триест, — объявил Чезаре.

— Вот как? Значит, мы выиграли войну… Но каким образом ты узнал это раньше меня?

— Чистая случайность, синьор капитан. — Но это не было случайностью: Чезаре о многом узнавал на миг раньше, чем другие.

— Да, война окончена, — прошептал Казати взволнованно. Он поднялся, подошел к своему денщику и хлопнул его рукой по плечу. — Возвращаемся домой, Чезаре. Ну, выпьем за это!

На другой день люди будут ликовать, плакать от радости и плясать на улицах, празднуя окончание войны, которая обошлась воюющим сторонам почти в девять миллионов жизней.