Я тебе объявляю войну, девочка! - Яна Лари Страница 42

— Света, — произносит с нажимом. — Как я должен тебе понравиться, если ты не собираешься мне помогать?

— У меня встречный вопрос, — безотчетно веду плечом, не позволяя ему себя коснуться.

Вадим реагирует сразу же — впивается в меня стальной хваткой. Движением большого пальца настойчиво, нарочно медленно ведет по ткани над ключицей, напоминая, кто здесь главный. Стараюсь не заострять на этом внимание, не в моих интересах его накалять. У Злобина рефлекс стоять на своем. Если не сопротивляться по мелочам — вполне терпимый.

— Я весь внимание.

— Как я должна ответить, если ты меня не слышишь?

Его брови недовольно сходятся над переносицей.

— Под «слышать», я так понимаю, от меня требуется во всем с тобой соглашаться?

— А ты готов на такие жертвы, да?

Почти не увиливаю. Почти. За исключением того, что ответ, который я так хочу услышать, про другое. Вадим мог бы просто сказать, что это не жертвы, что ему просто будет приятно доставить мне радость, хоть изредка. Все.

Злобин, разумеется, такого не произносит.

— Пока что твои капризы не вызывают такого желания… — ирония в его голосе выходит отчего-то очень натянутой и тихой. Фальшивой.

Его руки властно опускаются мне на талию, сжимают крепко, ласкают уже требовательно.

— Прекрати. — Отстраняюсь, исподлобья глядя в грозовые глаза. — Я начинаю думать, что тебе нужна просто любовница, а не жена.

На этот раз Вадим меня себе не возвращает.

— В постели ты более уступчивая. Поэтому да, нам так будет проще договориться. И не надо смотреть на меня так убийственно, секс сам по себе не стоил бы такого выноса мозга.

— Ой, Злобин, ну попробуй добиться моей уступчивости без члена, делов-то, — подначиваю с легкой ноткой вызова, гася в себе желание ехидно улыбнуться, иначе он точно упрется. — Нет? Неужели тебе, такому всесильному, боязно уступить хоть немного власти девчонке? Может, и я тогда удивлю тебя отдачей. Думаешь, твой авторитет, такого гнета не вынесет?

В его усмешке проскальзывает что-то такое, что заставляет меня заткнуться. Не знаю, что именно, но точно не сарказм, превосходство и прочие «прелести», которыми он накачивает меня безостановочно.

Я замолкаю, но металл в его радужках уже становится расплавленным.

— Схватываешь на лету, девочка. Именно так, я сознательно тебя прессую. Ссыкотно, да.

Вадим смеется, глядя в мое вытянутое лицо.

— Звездец, — выдаю потрясенная признанием. — Вот это ты Злобин любишь обламывать. Я, вообще-то, пыталась взять тебя на слабо! Ты и здесь уступил, лишь бы оставить меня ни с чем.

— Извини, что разочаровал. Ты спросила, я ответил, — в его словах, конечно же, нет ни черта раскаяния. — Это ты сейчас такая лапочка. И ты мне нравишься именно такой. Нравишься до мурашек. Я не хочу ничего менять в тебе, абсолютно ничего. Но очень страшно, что ты изменишься сама, дай тебе волю.

— Не правда!

— Откуда тебе знать? У тебя уже была власть над мужчиной? Расскажешь, как с ней поступила? — он говорит это без претензии, но меня все равно задевает.

Я с трудом, но сдерживаюсь — бог его знает, куда свернет разговор, может опять что-то выкинуть. Вадим сегодня непредсказуем. Я сейчас заведусь на пустом месте, а потом буду локти кусать и переживать, что не выяснила, чем на самом деле ему не угодила… Пусть только попробует отмолчаться, весь мозг ему вынесу.

— Злобин, а чего мы постоянно играем в одни ворота? Может, ты мне расскажешь про свой опыт с девушкой? Не просто же вдруг тебя озарило?

Вадим устало вздыхает.

— Тебе это нужно?

— Представь себе, да!

— Ну, слушай. Мы познакомились на первом курсе, типичные студенты: семинары, зачеты, в промежутках мотались по клубам, как все. Она — одна на миллион, я по уши… — спустя паузу негромко отзывается Злобин. — Лето — только вместе: Дубай, Майорка, Париж, Гоа, иногда выбирались семьей на природу, да и сами — почти семья.

— А потом? — мне почему-то хочется улыбнуться, горько и зло.

— Потом случилась проза жизни. Похоронил родителей, на бизнес сразу слетелись стервятники. Насыщенное было время: у Славы переходный возраст, у меня — уголовное дело, а у нее колготки в сетку и снимки в обнимку с одним из моих конкурентов. Из равного я сразу перешел в разряд неперспективных.

Я ожидала чего-то подобного. Поражает равнодушие интонаций и запредельный объем, вложенный всего в пару фраз. Звучит как заученная установка.

— Жалеешь, что так вышло? — спрашиваю очень тихо, почти нерешительно. В груди свербит ощущение выстрела. Я не уверена, что хочу услышать правду.

Вадим пристально смотрит мне в глаза. Я успеваю смириться с тем, что ответа не будет, когда он давлением ладони на затылок вынуждает зарыться лицом себе в шею.

— Не о чем жалеть, — твердо шепчет мне в висок. — Не спорю, я ее помню, но уже без злости. Кроме красивых слов, за нашей историей ничего не стояло, только ничего не значащий перепих.

— У нас он тоже… ничего не значащий? — спрашиваю еле слышно и чувствую, что не только у меня есть эта неуверенность, потому что его пальцы сжимают сильнее, заставляя теснее вжаться в ворот свитера.

Злобин думает, что я с ним… от безысходности?!

Глупость какая, но в ней есть что-то такое… интуитивно понятное, но которое четко словами не обозначишь.

— Если я скажу «нет», ты поверишь?

— А если я скажу, что могла бы выбрать тебя еще в нашу первую встречу, ты поверишь?

Вадим отстраняется и порывисто поднимает пальцем мой подбородок.

— Да ла-а-адно? — тянет недоверчиво. — Ты же малявкой совсем была. Я бы обратил внимание.

— Дурак ты, Злобин, — усмехаюсь, прикрывая глаза. — У тебя времени замечать такие мелочи нет, сам говоришь. А знаешь, что самое обидное? Ты со своей предвзятостью и сейчас все упустишь.

— Почему?

— Одной силой сердце в руках не удержишь. Можешь ставить меня в какие хочешь рамки, я надену кольцо лишь когда сама захочу.

Повисает пронзительная тишина. Я не открываю глаз, но продолжаю чувствовать на себе его взгляд. Немного страшно и, в общем-то, неловко, но высказалась… Наверное, впервые мне нечего добавить. Пусть делает с этим, что хочет.

Решаюсь осмотреться лишь услышав, что Вадим отходит. Через стекло полуприкрытой двери на балкон наблюдаю за тем, как он прикуривает и поднимает лицо к небу. Моросит. Сигарета намокает и гаснет, а он все продолжает рассеянно сжимать губами фильтр.

Почему-то эта его сосредоточенность обрывает сердце, рассыпаясь в хрупкую, острую нежность и настойчиво нашептывает подойти к нему. Нам необязательно воевать. Сомневаюсь, колеблюсь, и в итоге упускаю момент. Вадим возвращается в спальню, на ходу стряхивая воду с волос.